Люди и взрывы
Шрифт:
И в то же время Игорь Васильевич был живейшим человеком, остроумным, веселым, всегда готовым к шутке. Я издевался над его бородой и подарил ему огромную бритву. В отместку он проделал со мной такой номер: когда я уезжал на Урал, Игорь Васильевич поручил мне передать посылку Борису Глебовичу Музрукову, который в это время находился в Челябинске. Я с этой посылкой пришел в воскресенье к Музрукову обедать — так именно просил Игорь Васильевич Курчатов. Борис Глебович открыл посылку, рассмеялся и сказал: „Эта посылка предназначается вам". Передал ее мне и сказал, что Игорь Васильевич требует, чтобы я ее немедленно применил. Я открыл посылку — там оказался громадный
Это были светлые годы и по рабочему напряжению, и по результатам, которые тогда получались, и по той душевной, великолепной, товарищеской атмосфере, которую создавал Игорь Васильевич. Я счастлив, что мне пришлось работать с ним так много лет».
Счастье победы — счастье, умноженное значительностью задачи и участием в ее решении огромных коллективов, много раз приходило к Игорю Васильевичу. Открытие ядерной изомерии. Спонтанное деление атомов урана. Первый советский циклотрон, заработавший в Радиевом институте в 1939 г. при непосредственном участии Игоря Васильевича. Бело-голубое свечение атомов, ионизованных быстрыми протонами, было предвестником советских работ по искусственной радиоактивности. В холодный декабрьский день 1946 года при выдвижении кадмиевых стержней усердно застрочили счетчики, окружавшие маленькую урановую сборку. Этот день справедливо принято считать датой рождения первого атомного реактора на европейском континенте. А может быть, ощущение полной победы пришло к нему в знаменательное утро конца лета 1949 года, когда яркий свет вспышки ядерного взрыва осветил дверь железобетонного каземата. Еще до прихода ударной волны и грозного раскатистого звука взрыва короткое курчатовское «вышло!» возвестило о конце заокеанской монополии на ядерное оружие.
Огромное внутреннее удовлетворение пришло к нему и летом 1956 года после доклада в Харуэлле о первых советских работах но управляемому термоядерному синтезу. Мировая пресса откликнулась на доклад русского профессора почти таким же потоком статей и публикаций, как и после первого атомного испытания в Советском Союзе.
Вперед и только вперед — было его девизом. С открытым забралом этот мужественный и обаятельный человек вел к вершинам своей пауки армию ученых, инженеров, десятки исследовательских организаций и заводов. Менее полутора десятилетий разделяют пуск первого атомного реактора и последний час жизни ученого. Но каждый, кто работал рядом с ним или под его руководством, запомнит эти годы как самые счастливые.
Хочу со слов Марии Николаевны Харитон рассказать о последних часах жизни Игоря Васильевича в подмосковном санатории «Барвиха» в тот роковой день 7 февраля 1960 года.
Игорь Васильевич приехал в «Барвиху» навестить Харитонов в воскресенье утром. Он был в отличном настроении. После взаимных приветствий прошелся несколько раз по комнате и, увидев в углу приемник, нажал одну из кнопок. Раздались звуки старого вальса. Курчатов спросил:
— Мария Николаевна, как вы думаете, сколько лет мы знакомы?
— Лет тридцать, Игорь Васильевич. В одном доме на Ольгинской в Ленинграде десять лет прожили — с 1931-го по 41-й.
— А когда мы с вами последний раз вальсировали?
— Право, не помню.
— Так давайте потанцуем...
Вероятно, в это время уже действовал хронометр обратного счета, который столько раз слышал Курчатов во время испытаний: осталось 15 минут, осталось 14 минут. Но никто из присутствующих не слышал этот страшный счет.
Они делают
— Знаете, Мария Николаевна, какое я испытал позавчера наслаждение? Еду в пятницу по улице Герцена и вдруг вижу около консерватории большую афишу. Дают Реквием Моцарта. Не слышал этой поразительной музыки еще с Ленинграда. Останавливаю машину, иду в кассу. Никаких билетов, разумеется, нет. Я — к администратору. «Что вы, за три недели до концерта все моста распроданы». Достаю документы, нажимаю. Выбил все-таки билет в шестом ряду. Какая это нечеловеческая, неземная музыка! Одно «Лякримозо» чего стоит! Нет ли у вас пластинок этого музыкального чуда?
— Конечно, есть.
— Когда вернетесь в Москву, обязательно позвоню и пришлю за ними. Очень хочется еще раз послушать.
И вдруг, совсем озорно:
— Мария Николаевна, пожалуйста, помогите решить половой вопрос.
— Какой, какой, Игорь Васильевич?
— Никак не могу выбрать линолеум, чтобы застелить пол в новом лабораторном зале. Хочу посоветоваться с вами...
И тут же из портфеля на стол вытряхиваются разноцветные квадратики линолеума.
Курчатов надевает пальто, берет под руку Харитона: «Давайте, Юлий Борисович, погуляем немного и поговорим о делах...» А хронометр неслышно продолжает отстукивать последние минуты.
Они выходят в парк. День морозный, солнечный. Голые ветки деревьев припорошены сверху снегом. Игорь Васильевич выбирает скамейку и смахивает снег для себя и Харитона.
— Вот здесь и посидим.
Юлий Борисович начинает рассказ о результатах последних исследований. Всегда живо реагирующий Курчатов почему-то молчит. Внезапная тревога охватывает Юлия Борисовича. Он быстро поворачивается к Игорю Васильевичу и видит, как у него стекленеют глаза. «Курчатову плохо!» — громко кричит Харитон. Прибегают секретари, врачи. Поздно. Маленький сгусток крови перекрыл просвет сердечной артерии. Хронометр обратного счета достиг нулевой отметки. Остановилось сердце, прекратилась работа мысли.
Игорь Васильевич прожил всего 57 лет, куда меньше средней продолжительности жизни...
Вклад Курчатова в создание и развитие советской атомной науки, как и вся его жизнь,— подвиг, быть может, единственный в своем роде.
АКАДЕМИК ЮЛИЙ БОРИСОВИЧ ХАРИТОН
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины.
До оснований, до корней,
До сердцевины.
В последние годы опубликовано много книг и статей, посвященных биографии и работам Игоря Васильевича Курчатова. Сведения о научной деятельности и исследованиях Юлия Борисовича Харитона освещены в печати гораздо более скупо.
Жизненные принципы и нравственные категории, такие, как высочайшее чувство ответственности за порученное дело, бескорыстная преданность науке, душевная чистота, доброжелательность, целеустремленность, которыми руководствовались Курчатов и Харитон в жизни и работе, совпадали. В основе их отношений лежало огромное уважение и доверие друг к другу. Знакомы были они с 1925 года. В 1939 году молодые ученые становятся членами Урановой комиссии Академии наук СССР, которой руководил академик В. И. Вернадский. В 1943 году, когда была организована Лаборатория № 2, Курчатов привлек Харитона к работе над атомной проблемой.