Люди Истины
Шрифт:
Бехмамеш все боялся, что явится казвинский эмир, которому принадлежала вся округа, и примется выведывать, что же случилось с его оброчными людьми. Люди эмира наезжали раз в год-полтора, чтобы собрать оброк и утащить все, что только ни попадалось под руку. Но казвинский эмир был среди тех, кто удрал из-под Алеппо, оставив своего султана драться с румийцами, и потому ему сейчас было не до деревень и крестьянских дрязг.
На третьей неделе после того, как умерла соседняя деревня, Хасан собрал юношей от двенадцати до восемнадцати лет, – всех, кто еще не был женат. Набралось их двадцать два. Никто из них не умел писать, – во всей деревне лишь Бехмамеш знал, как нацарапать свое имя. Но Хасан читал им суры, заставлял запоминать их – и учил словам Истины. Двоих туповатых увальней
Наверное, если постараться, если вдалбливать усердно, повторяя раз за разом одно и то же, – можно было вложить в них и больше. Но Хасан не стал тратить времени и сил. Большинству довольно было и того наипростейшего, до чего удалось свести слово Истины. Для них достаточно было знать, что есть в мире первый учитель, доказательство Господа на этой земле и его голос, и есть сопричастные ему, способные повести за собой и спасти, если слушать их и повиноваться им. И что особенно важно – если быть готовым повиноваться, то будешь лучше, чище и выше, чем те, кто не готов, и потому будешь настоящим господином Истины по сравнению с теми, чьи души так и не проснулись и от дремы ссохлись, как прошлогодний урюк.
К весне из учеников осталось лишь двое, мальчуганы тринадцати и четырнадцати лет, проворные, сметливые и по-настоящему хотевшие учиться, завороженные звуками арабской речи, прилежно запомнившие перевод сур Корана на фарси, сделанный для них Хасаном. Он уже подумывал: не взять ли их с собой в Рей, не устроить ли в медресе? Обучение их обойдется не так уж дорого, а ученики из них выйдут верные и послушные. Но за неделю до Навруза на холме за деревней показалась одинокая, завернутая в обтрепанные лохмотья фигурка с крошечным осликом в поводу и, приостановившись на пару минут, деловито зашагала вниз.
Хасан отпустил своих учеников и, подождав, пока приезжий, для дервиша весьма плотный и упитанный, поравняется с домом, сказал: «Святой странник, салям!»
– Салям, – ответил тот, вздрогнув, и, глянув на Хасана искоса, спросил: «Добрый человек, не в вашей ли деревне живет ученый дервиш по имени Хасан, Хасан ас-Саббах?»
– Почтенный ибн Атташ, я рад снова видеть вас, – ответил Хасан, улыбаясь.
– Хасан, брат мой! – воскликнул даи. – Что с тобой такое приключилось? Ты будто постарел лет на двадцать! Где твоя молодость?
– Наверное, Аллаху угодно было отобрать то, что мне ни к чему, – Хасан пожал плечами.
– У тебя даже седина в бороде, надо же! Ну, скорей же, расскажи, как ты и что с тобой было!
– Охотно. Но не согласится ли господин сперва выпить чаю, отдохнуть? Легка ли была дорога?
– Легче, чем у некоторых, – заметил ибн Атташ, усмехаясь. – Ну, тогда давай почаевничаем.
Они пили чай, заедали его лепешками с финиковой мукой и соленым сыром и говорили. Очень скоро Хасан обнаружил, что рассказывать ему почти нечего: ибн Атташ знает о его путешествии и о деревенских делах едва ли не больше его самого. Расспрашивал тот лишь о деталях: когда именно расстался со спутниками, как погиб Мумин и где похоронен, упоминал ли кто дервиша. Ибн Атташ выпытал все и про румийцев, – и, усмехнувшись, сказал, что это были вовсе не румийцы, а дикие франки, которых императоры румийцев
Но в особенности интересовал его Омар Хайям. Хасану пришлось трижды пересказывать и историю встречи с ним, и то, как они смотрели с холма над дорогой над побоищем, как хоронили мертвых и как возвращались. Хасан не рассказал лишь о том, как плакал по ночам Омар.
В конце концов ибн Атташ сказал: «Не удивляйся моему интересу к бедному школяру из Нишапура. Этот бедный школяр предсказал гибель сразу двух государей и восшествие на престол третьего, нашего нынешнего султана Малик-шаха. Теперь он в большой чести».
– Малик-шаха? – спросил Хасан удивленно.
– А, так ты в своем захолустье ни о чем не слыхал. Месяц тому злодей, да покарает Аллах его душу, – тут ибн Аттах почему-то ухмыльнулся, – пресек драгоценную нить жизни нашего повелителя, Великого султана тюрок и прочих народов, доблестного Альп-Арслана, слишком понадеявшегося на свою доблесть. Так что теперь нами правит его сын, Малик-шах. Не самый старший сын, заметь. А еще месяцем раньше умер тот, кого победил Альп-Арслан, султан румийцев. Каким таким чудом твой друг предсказал еще до битвы под Манцикертом, что оба они умрут насильственно, да еще в ближайшее время, – загадка. Может, он и в самом деле читает судьбы по звездам? Или хорошо умеет читать судьбы в лицах? Неважно. А важно то, что Малик-шах очень, очень суеверен. И теперь шагу ступить не желает без нового придворного звездочета. А тот к тому же обнаружил в себе редкий здравый смысл и стал внимательно слушать слова великого визиря, Низам ал-Мулка, настоящего правителя Ирана, Азербайджана и Маверранахра. Человека весьма достойного, но, увы, не слишком любящего нас, людей Истины. Но обожающего таланты. Такие, как твой, к примеру. Если твой друг Омар представит тебя ему, ты получишь хороший шанс стать нашей правой рукой на самой вершине власти. Ты согласен попробовать?
– Да, – ответил Хасан.
– Отлично, – ибн-Атташ усмехнулся, – сколько времени тебе нужно на сборы?
– Час, – ответил Хасан.
Покинули деревню они, однако, лишь на следующий день. Ибн-Атташ захотел сходить на могилу Абу Наджма, а Хасану пришлось ждать полдня, пока родители наконец решатся отпустить сыновей, – тех самых двоих мальчишек, которых он твердо решил устроить в медресе. Ибн Атташ согласился помочь с устройством. Жалея мальчишек, Хасан не стал принуждать их родителей. В конце концов попросту купил их согласие за половину остававшихся у него денег.
Утром все четверо ушли из деревни по восточной дороге. Дул весенний ветер, и деревня на склоне казалась издали бурым утесом, заросшим свежей зеленью. На плоскогорье над могилой шорника развевался на высоком шесте одинокий белый флажок. Мир снова был огромен – и снова звал идти по его дорогам.
Хасан оглянулся в последний раз и, ткнув мула пятками, заспешил вниз.
Через много лет, глядя в лицо человека, привязанного к пыточному столбу, Хасан узнал, как именно погиб султан Альп-Арслан, – и в описании убийцы султана узнал спутника своей первой дороги, безымянного дервиша. Дервиш и ехал к султану затем, чтобы убить его. Но долго не мог подобраться близко. Следовал за ним, прибившись к войскам. Когда, отправившись в очередной поход на Хорезм, султан добрался до Самарканда, дервиш учинил потасовку в лагере и, схваченный стражей, выкрикнул, что хочет смерти султана. Злоумышлявших на жизнь султана по закону судил сам султан. Дервиша обыскали и, связав, привели к Альп-Арслану.
Тот, непревзойденный стрелок, взял лук и колчан и спросил:
– Вправду ли ты решил убить меня?
– Да, – ответил дервиш.
– За что же?
– За кровь моей крови на тебе, – ответил дервиш.
– Тогда по закону крови я сам убью тебя, и твоя месть умрет вместе с тобой, – сказал султан и велел развязать пленника.
Стража развязала дервиша и выпустила, наставив со всех сторон копья. Султан натянул тетиву. Отпустил, – и стрела почему-то пролетела мимо, унеслась прочь, пронизав шелк шатра. Султан мгновенно наложил на тетиву вторую стрелу.