Люди из ниоткуда. Книга 2. Там, где мы
Шрифт:
О котором могут даже долго, с восторгом говорить взахлёб.
И остаются тайными или явными приверженцами такой «диеты». Приучая к ней даже собственных детей…
И наука какое-то время робко утверждала, что эта "кулинарная пристрастность" передаётся по наследству. Пока науке не заткнули строго рот.
Наступало время "всемирной демократии", и вопить на улицах, что земляки и раса, к примеру, Нельсона Манделы, жевала ещё, кроме бананов и червяков, что-то другое, означало объявить новый виток расизма…
Дать
Здесь, на этих просторах, кем-то дальновидным и продуманным, с извращённым мозгом и хорошим знанием людских пороков и животных пристрастий, был поставлен чудовищный эксперимент…
Изловив или «пригласив» каннибалов «вынужденных», о которых мне рассказывал ещё Святоша, этот Некто влил их в ряды своей общины, сделав их своими первыми «солдатами». Усилив их позиции мощью собственных бойцов, он не препятствовал, а наоборот, — поощрял "перековку новобранцев" в это своего рода Братство.
Вновь прибывающих явно «посвящали» через этот «ритуал». Кто отказывался, тех, я уверен, просто уничтожали.
Жук и его одногодки, скорее всего, были либо «боевым», либо пищевым резервом Братства.
И его ожидал скорый выбор, перед которым бы его поставили. Либо ты — с нами. Либо ты съеден…
Не думаю, что был третий вариант. В столь трудное продовольственное время практически неисчерпаемая "живая кладовая" мяса обеспечивала эдакий безотходный и самовоспроизводящийся "круговорот харчей в природе".
По принципу "примкнул-победил-наелся"…
Проиграл — попал на стол.
Сопротивлялся «слиянию» — и ты в котле.
Голодная масса, чья основная пища — человеческие «окорока», сметёт тебя в любом случае…
Так что сто раз подумаешь, стоит ли наживать себе колотьё в боку в виде воткнутой туда вилки.
Братство Последнего дня, если я правильно понимаю значение татуировки, будет распухать в геометрической прогрессии и до тех пор, пока кто-то не сочтёт его вполне достаточным для того, чтобы двинуть куда-нибудь победоносной войной.
Куда угодно.
Потому как есть, наверное, для них определённый спортивный интерес, — чья же грудинка вкуснее, — турка, русского или иранца?
Чья вырезка сочнее и слаще…
…Передо мною лежал мужчина, чью щёку украшал до боли знакомый символ — планета в паутине, перечёркнутая жирным крестом на фоне атомного гриба…
То, что было живо и могло ползать, незаметно для нас перекочевало в «карман», в собственность и преданное владение гения, прикормившего радушно, приободрившего «заблудших» и одобрившего их мерзостность.
Даю голову на отсечение, среди них есть и своего рода "служители культа".
Такие, например, как тот «Хирург», от которого якобы прискакал тогдашний насквозь вшивый "агитатор".
Они выполняют роль «капелланов», священнослужителей.
И им внимают, потому как ни одна «кормящая»
Первые несмелые попытки «централизации» их усилий дали нужные плоды. А мы их прохлопали. Не смели на корню.
Вот и вызрел у нас под боком раскидистый и мощный дуб проблемы, к которому мы, отложив порубку из-за занятости "на потом", с таким опозданием и не спеша припёрлись с крохотным лобзиком для фанеры…
И теперь мы стоим перед ним, потрясенно задрав к его непобедимой кроне головы, и понимаем, как глупо, смешно и растерянно мы смотримся рядом с ним со своим жалким "инструментом"…
Мне теперь стало окончательно ясно, что имел в виду «губернатор», говоря о том, что у нас нет шансов.
Он был прав, хоть ты сдохни…
Тем, кто понимает жизнь с точки зрения наличия пищи для тела своего, понимает и мораль в её человеческой интерпретации.
Буде у нас имелось, чем питаться, мы и помыслить себе не могли о том, чтобы переступить грань, отделяющую человека от Зверя.
Мы считали, что наша маленькая группа, дрейфующая среди вод моря Кошмаров, есть нечто обособленно-порядочное. Не утратившее человечности, не уронившее самого гордого имени «человек». С присущими ему благодетелями и устоями.
В этом было и наше счастье, и наша беда, как оказалось.
Ибо Звери, не уничтоженные вовремя и сбившиеся в стаи, нашедшие из рук Вожака корм, поддерживаемые речами о «негреховности» их поведения и норм новой жизни, слишком БЫСТРО становились именно зверьми.
И уже стали многочисленнее нас и не в пример сильнее. Они внимательно и благодарно внимают этим речам. Речам, регулярно и щедро подкрепляемым бросаемыми им кусками ещё горячей, парной плоти…
И я был уверен, что армия этого Некто, чьё имя я знаю, чью мерзкую ухмылку я чую нутром, будет непрерывно расти и шириться именно по этим причинам.
Так что тот же покойный Ермай и его «хартия» — братья навек…
И как с этим бороться, какими силами, и что делать вообще — ума теперь не приложу…
О, Вилле… Что же ты, падаль, наделал…
— Жук… Ты вообще понял, кто перед тобой?
Не сводящий немигающего взгляда со щеки неряхи, всё так же лежащего без движения поодаль, он аж подпрыгивает от неожиданности:
— А?!
— Я говорю, — перед тобой — людоед. Самый настоящий. Не из сказки Шарля Перро. Смотри — укусит!
Кажется, малой что-то напряжённо «листает» в своей голове. Глаза он то и дело переводит с лица мёртвого коротыша на лицо этого "нокаутированного".
И внезапно он, выпучив глаза, произносит потрясённым шёпотом:
— Я видел этого… — он кивает в сторону мертвяка. — Приходил он… к Ермаю. Два раза…
— Ты уверен?
— Точно, он! Бумагу какую-то приносил, — карту, что ли… — и что-то говорил про какого-то человека, которого нужно обязательно найти. И если возможно, взять живым.