Люди как реки
Шрифт:
Осторожный смешок послышался в классе. Рывком поднялась коротко стриженная головка, обнаружив детское лицо, милое, чересчур бледное, огромные темные глаза глянули искоса, неприязненно, однако же книжка исчезла в столе. Голова опустилась, понурились плечи, опали плотные крылья волос.
– Вы и ее фамилию запомнили?
– А нам она не называла свою фамилию.
– Дикая девочка.
– Я уже объяснил. Теперь давайте заниматься. Но прежде, чем начать урок, я попрошу вас выполнить небольшую формальность. – Он выдвинул
– Дежурных еще нет, – сказали дружно.
– Тогда от каждого ряда по одной девушке. Прошу.
И сразу же стало шумно. Задвигались, заходили по классу те, кто вызвался раздавать листки, их конечно же оказалось не четыре, а все восемь. «Ожили, – думал Юрий Андреевич, наблюдая. – Все же сидели тихо, пусть теперь пошевелятся. Что это за чудо такое – Оля Федорова? Нужно поговорить с мастерицей».
Он не вмешивался, терпел, но и волю давать, знал, опасно – можно легко испортить дело.
– Расшумелись, – сказал он негромко и вроде бы самому себе – проворчал.
Шум немедленно стих – оборвался. Оказалось, что листки всем и давно розданы.
«Ниточка завязалась, – решил Юрий Андреевич, переводя взгляд с одного склонившегося к столу лица на другое. – Чуть потянешь к себе и немедленная реакция – тишина. Укреплять эту ниточку всеми средствами, – твердил он себе, – она пока непрочная, слишком потянешь – порвешь. Знать ее прочность в любой момент – тогда можно работать».
Он так много, упорно думал о первом своем уроке в новом году, думал, решительно отвлекаясь от всего, что мешало сосредоточиться, угнетая Ларису своим невниманием, не умея объяснить ей причины накатывавшей вдруг отрешенности, не надеясь, что она попытается понять его заботу, не разделить – на это он не рассчитывал – хотя бы просто понять и поверить в его серьезность. Готовился тщательно к первой встрече, мысленно проигрывая ее течение. Теперь, когда урок покатился, как нужно, напряжение разом оставило и пришла тишина в его душу – вместе с тишиной, царящей теперь в кабинете.
Одно лицо поднялось от листка, вопрошающе глянуло на него, второе, третье… Скоро все эти девушки вернутся к нему. Он узнал их только сегодня и уже впустил в свою жизнь.
– Пожалуйста, соберите листки, – сказал он. – Начнем урок.
6
Сергей Антонович старательно вырисовывал схему. Мел, сухо поскрипывая, крошился, четкие линии уверенно ложились на линолеум доски. Отрывистыми короткими фразами, рассуждая вслух, он пояснял ход своей мысли, закреплял пояснения цветными мелками, расцвечивал важные цепи синим и желтым, пуская токи по проводам тоже цветом – красными стрелками.
Класс за спиной притих, на время оставленный его попечением,
«Пусть пошалят малость, – думал Сергей Антонович, – небось, живые, еще насидятся тихо – целая жизнь впереди».
– Вот и все, – сказал он, выдохнув, точно тяжесть свалил с плеч. Поставил последнюю точку, обернулся к классу. – Готово? – Удивленно уставились на него – не понимают. – Спрашиваю, готово?
– Не готово, – отозвались дружно.
– Тогда рисуйте. И, пожалуйста, аккуратно, как у меня. Проверю.
Взялись за дело, закивали головами, на доску глянут – в тетрадь, на доску – в тетрадь…
Не стараются понять и запомнить, – недовольно думал Сергей Антонович. – Копируют. – Но поправил себя снисходительно: – Еще не раскачались думать, лето отбегали, не до электротехники было.
Он прошел к своему столу, тяжело припадая на искалеченную ногу, присел неловко, руки, перепачканные мелом, выложил на столешницу, опустил лицо, замер.
И сразу же ощутил боль под левой лопаткой – привязалась с утра, стережет.
– Сергей Антонович, а здесь неверно.
– Да? – опомнился Сафонов. – Что же именно?
Коля Звонарев поднялся, вышел к доске.
– Здесь вы поставили точку, а она не нужна. Если так оставить, будет короткое замыкание.
– Шу-тишь! – рассмеялся Котов.
– Молодец, – обрадовался Сергей Антонович. Ошибка была и довольно грубая. – Садись, Коля. Ты за лето так подрос.
– Но перестал походить на человека, – ядовитый скрипучий голосок Котова вновь послышался от окна справа.
– А вот ты, Котов, совсем не вырос, – сказал Сергей Антонович.
– Мне хватает, – отозвался Котов ворчливо. – Колька другое дело, он с детства чахлый, уж я-то знаю, мы с ним с детского сада. – Котов привстал. – Потом его поливать стали, он начал расти, а потом ни с того, ни с сего заделался стукачом…
– Заткнись, Кот, – подал голос староста группы Капустин, лениво и угрожающе потянувшись к Котову. – Гнида!
– Прошу прощения, ваша светлость! – Котов сел. Тишина воцарилась в кабинете – обманчивая, напряженная.
Сафонов поднялся.
– В чем дело? – спросил он Капустина.
– Да ничего, Сергей Антонович, – сказал Капустин, напрягшись встать, – болтает этот тип… слушать тошно.
– Садись.
«Опять что-то не поделили, – подумал Сергей Антонович. – И ведь не спросишь прямо, где там, сплошные тайны. Сами ни за что не скажут. Ты для них человек из другого мира, враждебного, так им нравится думать. Как же сложно объяснить им, что все мы – люди на единой лестнице, только ступеньки, на которых стоим, разные».