ЛЮДИ КРОВИ
Шрифт:
– Почему ты раньше не рассказывал мне о наших женщинах, об их запахе? – спрашиваю я.
Он вздыхает и ворочается на своей лежанке:
– Зачем было вселять в тебя надежду на то, чего могло и не произойти? Зачем искать то, чего, возможно, и не существует?
– Но ведь ты всегда обещал мне, что однажды я найду подругу…
– Я всегда надеялся на это, – снова вздыхает он. – Нас ведь так мало!
Я сижу рядом с ним на сене, слежу за огнем, слушаю, как трещат поленья.
– Как же я найду ее, отец? Ее запах принес вчера ночью юго-восточный ветер. Сегодня ветер
Отец с трудом делает глубокий вдох, кашляет, садится рядом со мной и кладет свою лапу мне на плечо.
– Скорее в его, она где-то на Карибском побережье. Ветер снова переменится, и если она свободна, то запах приведет тебя к ней…
– Если она свободна? – я впиваюсь в старика глазами. Мне и в голову не пришло, что на нее могут претендовать и другие.
– То мы – чуть ли не последние из нашей породы, то как будто нас – сотни…
– Питер, – говорит он, качая головой, – я не знаю, сколько нас осталось – трое или три тысячи.
Сомневаюсь, что она не свободна. Но хочу, чтобы ты знал: это не исключено. Так что в следующий раз, когда почувствуешь в воздухе ее запах, ты должен немедленно отправиться к ней.
– И оставить тебя одного?
Отец вздыхает:
– Я прожил долгую жизнь. Ты это знаешь. Твоя мать была моей третьей женой. До тебя у меня было шестеро сыновей и три дочери – все они теперь мертвы. Скоро придет и мой час.
– Тем более мне следует остаться с тобой.
– Это мне следует поторопиться,- отец с трудом встает на ноги, ковыляет через всю комнату и ложится у камина. – Старые кости любят тепло. Я устал, Питер. Время мне давно уже не союзник. Если бы не было тебя, я бы умер, когда умерла твоя мать. Но я заставил свои легкие дышать, а сердце биться, чтобы ты не остался один. Теперь, когда я убедился, что есть
и другие, такие, как мы, можно уйти.
– Нет! – в голос кричу я.
Он устало кивает, не обращая внимания на мой порыв.
– Наши женщины становятся взрослыми лет в восемнадцать. После этого, до первой близости с мужчиной, у них устанавливается цикл – четыре месяца. Во все циклы, кроме первого, течка у них продолжается три недели. Если она молодая, а я думаю, что это именно так, то запах, который ты почувствовал, – результат ее первой овуляции, а она
обычно длится всего лишь несколько дней. Сомневаюсь, что какая-нибудь мужская особь успеет найти ее за такое короткое время.
– Почему ты так уверен, что она на Карибском побережье?
Отец кашляет и продолжает, глядя на огонь:
– Когда семья де ла Сангре обосновалась в Новом Свете, мы не были единственными Людьми Крови, которые прибыли сюда. Пьер Санг, Джек Блад и Гюнтер Блед тоже пересекли Атлантику. Санг по селился на Гаити, Блад – на Ямайке, а Блед – в Кюрасао. Но наши корабли шесть месяцев плыли бок о бок. Мы вместе нападали на встречные суда, захватывали пленников и трофеи.
– Ты никогда не рассказывал мне, что приплыл сюда вместе с такими же, как мы, и что вы вместе охотились.
Отец пожал плечами:
– Это было очень давно. А как еще мы могли держать наши трюмы полными? Мы все были каперами.
У всех у
– И ты думаешь, их семьи до сих пор где-то поблизости?
– Скорее всего,- отвечает отец, отводит взгляд от огня и смотрит мне в глаза. – Через несколько месяцев она снова запустует. Примерно в июле. Ты должен быть готов немедленно отправиться за ней. Если она успеет совокупиться с кем-нибудь другим, то будет потеряна для тебя навсегда.
Мне становится невыносимо жарко. Не понимаю, почему старик так любит огонь.
– А если она не захочет? – спрашиваю я.
– С нашими женщинами так не бывает, – смеется отец. – Пока они не совокупятся впервые, во время течки они доступны для любого мужчины.
И кто возьмет ее, тому она и будет принадлежать всю жизнь.
– Не слишком ли просто?
Отец обнажает желтые заостренные зубы в усмешке:
– Просто? – он издевательски кхекает, и я краснею как мальчишка. – Питер, с нашими женщинами все очень непросто! Имей в виду: именно они-то и есть настоящие охотницы – бесстрашные, порывистые, дерзкие,- он качает головой.- Даже твоя мать, которая была нежного воспитания и так любила свою музыку, книги, искусство… Это ведь она настояла, чтобы тебя воспитывали, как человека. Но даже она порою становилась неуправляемой и упрямой… – он закашлялся. – Если бы она меня послушалась, то не отправилась бы в ту ночь на охоту. Говорил я ей: «Сейчас война и в море опасно». Но она решила по охотиться около Кубы. На обратном пути она пролетала слишком близко от немецкой субмарины. Сомневаюсь, что их стрелок понял, в кого стрелял. Ночь была слишком темная. Он не мог разглядеть ничего,
кроме большой движущейся тени. Но на всякий случай он выпустил в небо несколько очередей, и одна из них ранила ее. Да так тяжело, что она не смогла оправиться. Она пыталась. Но сумела долететь только до пустынного острова, что миль на тридцать западнее Бимини.
Я только кивал, потому что знал этот рассказ наизусть. Я помнил обрывки последних мыслей матери, которые едва долетели до нас. Мы с отцом примчались на тот маленький островок – куча песку, не более того! Там мы и похоронили ее, в ту же ночь, пока все не раскрылось. Отец ловит на лету мои мысли и просит:
– Похорони меня рядом с ней.
– Конечно, отец, – отвечаю я, в очередной раз переживая ее утрату, предчувствуя, каково мне будет потерять и его.
Увидев выражение моего лица, старик снова усмехается:
– К чему эта постная мина, Питер? Я не собираюсь умирать сегодня. Лучше подумай о своей невесте. Заботься о будущем, а не о старой развалине, которую ты видишь перед собой. Теперь иди. Тебе о многом надо подумать и многое сделать. А я еще покопаюсь в своих воспоминаниях, прежде чем снова уснуть.