Люди легенд
Шрифт:
Зато в санях у заготовителя оказалось немало продовольствия — сала, муки, спирта и даже меду. А наш, по выражению Володи, «тяговый парк» пополнился четырьмя парами великолепных кованых лошадей… Теперь, в снежном океане, по которому не проплыть никаким немецким «бюссингам», погоня нам не страшна!
Нам с Володей достался красивый серый конь, с шеей, выгнутой по–лебединому, и с чуть более темной полосой вдоль хребта. Мы его так и назвали по цвету — Серый. Володя по–хозяйски оборудовал сани: приделал к задку спинку–скорогон, подвесил гранаты, чтобы они были всегда под
Мы двигались всю ночь и весь день: наша дневка в селе, разумеется, не могла остаться незамеченной. Во всех окрестных немецких гарнизонах враги знали о нашем продвижении, и надо было спешить. Погода нам благоприятствовала. Правда, к утру метель прекратилась. Зато пал густой, как молоко, туман — завеса получше, чем метель. В одном месте нам встретился большак. Он мало чем отличался от проселочной дороги, разве что столбами, по которым ниже старых, довоенных проводов была натянута блестящая проволока немецкой связи.
До самой опушки к вечеру нам добраться не удалось. Но от маленького сельца, в котором мы остановились, тянулись кустики; по утверждению местных жителей, километров через пять, на юге, они смыкались с большим лесом.
Вообще-то говоря, может быть, и не стоило оставаться в этом сельце — вдоль него проходила торная дорога из Новозыбкова на Добруш; на ее укатанном снегу мы заметили свежие следы машин. Лучше и безопаснее было бы добраться до какого-нибудь хуторка в лесу. Но кони наши еле переставляли ноги, мы проголодались, продрогли, смертельно хотели спать: как-никак уже трое суток не смыкали веки… И один вид жилья — приветливо дымивших трубами русских бревенчатых изб — взял верх над осторожностью. Мы выставили караулы с пулеметами и разошлись по избам отдыхать.
Как и всегда, я и Володя остановились вместе. Кроме нас в избе расположился и командир диверсионной группы. Наскоро похлебав горячего борща, мы улеглись спать. Первая половина дня прошла благополучно, без всяких происшествий. Но когда солнце начало клониться к лиловой полоске леса, полукругом охватывавшего село на горизонте, в нашу избу вошел запыхавшийся часовой.
— Какие-то хлопцы на заставу пришли! — сказал он, с трудом переводя дух. — Командира просят.
— Веди! — распорядился командир.
В избу вошло десять невооруженных, худо одетых, совсем еще юных хлопцев. По их выговору мы догадались, что они белорусы — в этом не было ничего удивительного; о том месте, в которое мы пришли, местные жители говорят, что тут всякий петух поет на три республики: Украину, Белоруссию и РСФСР. И верно, все эти три республики граничат здесь друг с другом.
Хлопцы столпились у входа смущенной кучкой и молча переминались с ноги на ногу.
Командир группы, большой, усатый человек, очень любивший «производить впечатление», некоторое время молча рассматривал их, ковыряя длинным, специально для этого отрощенным ногтем
— Ну? — спросил наконец он. — С чем пришли?
На середину горницы вышел хлопец, одетый в рваную стеганку, подпоясанную веревкой. Он хотел было что-то сказать, но вдруг смутился, покраснел и уставился в пол.
— Говори, не бойся! — поддержал его Володя.
— Мы… — с трудом выдавил хлопец. — Мы решили в партизаны!..
Командир нашей группы был сыт, хорошо отоспался, близость вечера создавала у него впечатление относительной безопасности. Он был не прочь позабавиться.
— Ах вот оно что! — протянул он, приподнимая в улыбке свои закрученные кверху усы и черную полукруглую бровь. — В партизаны? Н–да… А кто вы такие будете? Из какой части?
— Мы не из части… Мы из деревни.
— Из деревни? Ага… Это интересно!
— Из деревни! — несколько осмелев, повторил парень, который, видно, был за старшего у этих десяти. — Когда война началась, нам по пятнадцать было. Только что в комсомол приняли… Просились на фронт — не взяли. А теперь у всех призывной возраст!.. Возьмите, пожалуйста!..
— Так уж и всех чохом взять?
— Уж всех… Мы ж с одного класса… Восьмой «Б»!
— Потянуло, значит, восьмой «Б» в партизаны? Та–ак! А вы знаете, что оно такое — партизаны?
— Ну ясно, знаем!
— А что самое опасное в партизанской войне?
— Как что?.. Немец… Что ж еще?
— Ну вот видишь, не знаешь, а в партизаны собрался! Самое опасное в нашем деле — по лесу ночью бегать. Глаз можно выколоть!.. От мамки-то у вас письменное разрешение имеется?
Тут только хлопцы поняли, что над ними смеются. Было что-то унизительное в этом допросе. По Володиному лицу я видел, как он медленно начинает закипать. Я знал: его вот–вот прорвет.
— Вот оно как обернулось… — сказал хлопец, вскинув голову. — Мы за еэми следом вторые сутки идем. Не думали, что так встретите!..
— А ты ждал, что тут вам каждому погремушку выдадут? Не берем мы всяких… У нас не детский сад!
— Подожди, командир! — сдерживаясь, сказал Володя. — Поговорил? А теперь я говорить буду! Пошли, ребята!
Минут через двадцать Володя вернулся.
— Ну что? — спросил его командир. — Выпроводил?
Не отвечая, Володя скрутил цигарку, прикурил от трофейной зажигалки, сплюнул в помойное ведро, стоявшее в углу.
— Сейчас они едят, — сдержанно сказал наконец Володя. — Голодны, как черти…
— Поедят — и пусть двигают ко всем чертям! — недовольно проговорил командир.
Володя зло двинул желваками на скулах.
— Нет, они пойдут с нами! — отрезал он.
— С нами? Ты хочешь взять в группу этих сосунков? А кто за них поручится?
— Я!
Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если бы в избу скова не влетел часовой.
— Немцы!
Мы выскочили на улицу. По дороге, лежащей по ту сторону лощины, на краю которой раскинулось село, двигалась колонна. Впереди, развернувшись змейкой, шли пешие дозоры с военными повозками. Сзади темными пятнами виднелись машины. Порывистый ветер время от времени доносил их нарастающий гул.