Люди молчаливого подвига
Шрифт:
— Шифр Риббентропа…
«Да-а, — подумал Шелия. — У этой фрейлейн сильная хватка… Нет, какой ход с ее стороны!..»
И чтобы не оказаться в глазах Ильзе трусом или хвастуном, он принялся доказывать ей, сколь сложна такая задача.
— Германский МИД, — начал он торжественно и, как показалось Ильзе, даже с гордостью, — имеет, как правило, такие шифры, которые меняются. У каждого германского посольства имеется собственный шифр.
Дипломат бросил быстрый взгляд на удобно устроившуюся в кресле Ильзе, откашлялся и стал пространно объяснять известные ему принципы посольского шифра.
Ильзе
— Я в этом все равно ничего не понимаю.
— Но я должен объяснить… Прошу меня понять. И потом у меня нет никакой связи с шифровальным отделом. Кстати, говорят, что там умеют расшифровывать все иностранные телеграммы, кроме английских и русских…
Фон Шелия замолчал. Потом хотел было еще что-то сказать, но только махнул рукой.
Ильзе встала: пора уходить.
— До свидания, рыцарь! — Она озорно взглянула на все еще расстроенного дипломата. — Нет, что бы вы мне ни говорили, с годами люди стареют. Вот и вы тоже. Не смогли выполнить единственную просьбу дамы. Ну, еще раз до свидания, дорогой друг. Чуть было не уснула от вашей лекции…
Спускаясь по лестнице, Ильзе Штёбе улыбалась. На самом деле она очень внимательно слушала объяснения Шелия.
5.
Все лето у Ильзе было столько работы, что едва хватало времени для сна. Материал, поступавший от антифашистки в Центр, имел большую ценность. Особенно копии некоторых телеграфных сообщений гитлеровских дипломатов из других стран.
Огромное нервное напряжение не прошло бесследно. Обострилась болезнь почек и печени. В конце августа, по настоянию Москвы, Ильзе поехала в Карлсбад. После шести ванн не могла ходить. Врач отменил ванны. Лечение в Берлине было дорого и мучительно. Она очень страдала. Снова поехала через Прагу в Карлсбад.
«Прага, — писала она Вольфгангу в Москву, — выглядит как заброшенный опустевший дом. Старые дома, ворота и башни продолжают стоять, неисчислимое множество переулков еще не получило немецких названий… Влтава плещет о фермы Карлова моста, а Град возвышается точкой над «i». Правда, там, наверху, висит чужой флаг, но снизу его не видно. Если не знаешь, то можно не догадаться. А то, что об этом все-таки знают, можно прочитать на каждом лице… Ветер разносит из развешанных на улицах рупоров отрывки немецких фраз: «Приказ, распоряжение, циркуляр». Ветер высекает слезы из глаз. Только ли ветер?..»
Болезнь так и не удалось залечить. В письме к Вольфгангу Ильзе не скрывает, что часто по ночам, когда она остается одна и подступают дикие, ужасные боли, ей становится страшно. И за себя. И за то, что не сможет из-за болезни продолжать свою работу. Но в том-то и была сила этой мужественной немецкой патриотки-интернационалистки, что она, превозмогая все, не покидала своего боевого поста.
Однажды в своем почтовом ящике разведчица обнаружила пакет без почтового штемпеля. Внутри лежали две ярко-красные гвоздики. Волна радости захлестнула Ильзе. Она поняла: друзья не забыли о дне ее рождения…
И снова потянулись напряженные, полные ежеминутной опасности дни. Снова Ильзе Штёбе регулярно виделась со своими людьми,
— Я думаю, — сказала как-то она своей помощнице, — что в гестапо не выдерживали порой и не такие слабые, как я… Но я постараюсь не дать им сломить меня. В случае ареста я буду отрицать даже собственный почерк…
Фон Шелия после майской встречи с Ильзе проникся к ней нескрываемым уважением. Однако неуравновешенный и капризный, он после поражения Франции впал в панику. Встречаться и разговаривать с ним в это время было нелегко. Но Ильзе делала все, чтобы дипломат не примирился с нацизмом.
Назойливый колючий дождь моросил над Берлином. Рано утром Ильзе Штёбе навестила подругу, недавно перенесшую операцию. Ее дом находился недалеко от Ангальтского вокзала.
Говорили о том, как достать какое-то редкое лекарство, о новостях в министерстве иностранных дел. Вдруг в полуоткрытое окно ворвались звуки «Интернационала». Это было непостижимо. За исполнение пролетарского гимна гестапо бросало людей в лагеря смерти.
— Что это? — испуганно спросила подруга. — Ты тоже слышишь?..
— Сейчас посмотрим, — ответила Ильзе, и не торопясь, подошла к окну. Если бы знала подруга, какого труда стоило Ильзе сохранять спокойствие в эти минуты. Ведь так хотелось броситься к окну, влезть на подоконник, выбежать на улицу. Казалось, «Интернационал» звучал сейчас в ее сердце.
Внизу, на площади, стояла большая группа военных. Среди них выделялось несколько людей в штатском. Ильзе издали узнала Риббентропа.
— Это встречают русских, — сказала она. — В Берлин приехала их делегация…
Долго стоять у окна было опасно. Но ведь для того, чтобы услышать боевой гимн рабочих всех стран, Ильзе и отпросилась с работы к больной подруге.
По площади прошла рота почетного караула. Большая черная автомашина, сопровождаемая эскортом мотоциклистов в стальных касках, двинулась в сторону Бранденбургских ворот. На радиаторе развевался красный флажок с золотым серпом и молотом. Было 12 ноября 1940 года.
6.
Тем временем жизнь в германском посольстве в Москве текла своим чередом. Его сотрудники уже привыкли к пунктуальному и отлично знающему свое дело коллеге Курту. Сам посол несколько раз высоко отозвался о его четкой, «чисто немецкой» работе.
— У русских, — сказал он Курту, застав его как-то вечером за работой в служебном кабинете, — есть пословица: «Работа — не волк, в лес не убежит!» Вы, кажется, изучаете русский язык? Я хочу, чтобы вы не забывали эту пословицу. Надо уметь отдыхать! Ходите чаще по вечерам в театр. Кстати, это поможет быстрее овладеть языком. И знаете что, не съездить ли вам как-нибудь с советником на рыбалку? Сегодня он рассказывал мне, что на Клязьме пошел крупный окунь!..
Советник много лет прожил в Советском Союзе. Он прекрасно знал русский язык. И, видимо, поэтому был назначен переводчиком Гитлера на переговорах с русскими в Берлине. Вернувшись оттуда, очень долго молчал. И лишь как-то на рыбалке, разговорившись с Куртом, сказал: