Люди на болоте. Дыхание грозы

Мележ Иван Павлович

виду Березовский - железнодорожник. Оба члена комиссии первое время под

взглядами стольких глаз чувствовали себя возбужденно: Березовскому,

казалось, было неудобно, он почти не смотрел в зал и словно не знал, куда

положить руки; Галенчик же от внимания такого множества людей был полон

желания действовать, держался очень уверенно, не знал, куда девать

энергию. Он медленно, твердо водил взглядом по рядам, по лицам, порой

останавливался, с вниманием

всматривался, изучал, с каким-то своим выводом

шел дальше. То и дело Галенчик отрывал от зала взгляд, черные блестящие,

навыкате глаза его прощупывали того, кто стоял у края стола. Когда он

поворачивал голову, на худой, птичьей шее Галенчика обозначался большой

кадык, во всем его облике было нечто птичье, угрожающее. Из всех троих

Галенчик привлекал наибольшее внимание: казалось, что не Белый, а Галенчик

– главный здесь, председатель...

Первым вызвали секретаря райкома товарища Башлыкова. Свет падал немного

со стороны и спереди, поблескивал в гладких, без сединки волосах, выделял

крепкий, чистый лоб, крупный нос, плечи; свет обозначал каждую впадинку,

каждую морщинку, делал Башлыкова немного старше; однако и в таком свете

было видно, какой он молодой, сильный, красивый. Это впечатление силы и

красоты подкрепляла уверенная осанка, строгий, хорошо пригнанный защитного

цвета китель, сдержанный и в то же время энергичный голос. Было заметно,

что он чувствует себя прочно, что его ничто не беспокоит. Ровно, отчетливо

и вместе с тем скромно говорил он о своей жизни. Родился в тысяча

девятьсот четвертом году, в Гомеле, в рабочей семье. Отец - рабочий на

железной дороге, и сам он - рабочий с малых лет; сначала - на железной

дороге, затем - на электростанции. С юношеских лет в комсомоле, потом - в

партии. Во время работы на электростанции был выдвинут на руководящую

комсомольскую работу, оттуда послан учиться в Минск, на шеети- месячные

курсы руководящих комсомольских работников.

После курсов выдвинули на партийную работу, в управление железной

дороги. Скромно, просто сказал Башлыков, что из управления железной дороги

он направлен партией на руководящую работу в Юровичский район секретарем

райкома.

– Никаких колебаний в проведении партийнойхлинии не было, - добавил он

громко и твердо, как бы подводя итог своему открытому жизнеописанию.
– Ни

в каких антипартийных группировках и блоках никогда не участвовал. Вел и

буду вести с ними самую беспощадную борьбу, как и со всеми теми, кто будет

пытаться отклонить нас вправо- или влево от генеральной линии партии.
– Он

уже кончил,

но, вспомнив, досказал: - Взысканий не имею. За границей

родственников нет. Осужденных советским судом тоже нет. Ни из близких

родственников, ни из дальних...

"Ни одного пятнышка. Идеальная биография", - подумал или почувствовал,

видно, не один Апейка. Однако Апейка, который знал и помнил то, чего не

знали или не помнили другие, вместе с тем подумал: все это, будто такое

убедительное, еще не все, далеко не все, чтобы показать, чего стоит

человек как партиец. Апейке слышалась в гладеньком этом жизнеописании

будто бы какая-то фальшь, за всем этим гладеньким, ровненьким...

– Здесь поступили на товарища Башлыкова такие жалобы...
– Председатель

комиссии с очень спокойным, деловитым видом, не глядя ни на Башлыкова, ни

в зал, в затаенной, настороженной тишине развернул папку, пробежал глазами

по бумажке, одной, другой, стал читать. Это были бумажки из тех, что

назывались компрометирующими материалами, которые комиссия собирала, когда

готовилась к собранию.

Башлыков вначале немного встревожился, но, послушав одну, другую,

успокоился и стоял перед столом и говорил снова уверенно, с достоинством

человека, который все, что от него зависело, делал и будет делать; который

если чего и не сделал, то лишь потому, что это не только от него зависело.

Ему легко было это говорить, потому что почти все жаловались в основном не

столько на самого Башлыкова, сколько на райком, на разные непорядки в

местечке, в селах, на жизненные недостатки. Были две записки с жалобами,

что не хватает соли и керосина, Он сказал, что все, что выделяют району,

не залеживается ни на складах, ни в магазинах. В одной записке возмущались

тем, что режут свиней и коров, продают мясо из-под полы: дерут с людей

шкуру. Он тоже возмутился, сказал, что партийная организация вела и будет

вести беспощадную борьбу с этими преступниками и спекулянтами. Попросил,

чтоб о каждом таком случае сообщали в милицию или ему лично. Кто-то

пожаловался, что в Березовке, когда отводили землю под колхоз, неправильно

отрезали землю. Он пообещал, что после собрания поедет в Березовку и

выяснит все сам. Жаловались, что притесняют верующих; он начал с гневом

говорить о религии, о вреде ее, самокритично признался, что общество

безбожников, учителя и коммунисты в селах неумело борются с религиозным

дурманом...

В одной записке был упрек, неожиданный для такого собрания: "Почему