Люди полной луны
Шрифт:
— Это как? — заинтересовался Лутоненко.
— Если оно проснется и начнет выходить из берегов, то Тихий океан соединится с ним водами.
— Интересно, — зевнул Лутоненко. — А прокурор наш при чем?
— Надеюсь, если, конечно, выживет, после операции и он на что-нибудь сгодится.
После разговора Михаил Лутоненко отправился спать, а Алексей Васильевич подошел к большому зеркалу, двумя пальцами сильно оттянул вниз кожу под глазами, высунул язык и, глядя на свое изображение, стал медленно и ритмично прыгать с ноги на ногу: левая-правая, правая-левая — и хрипло издавать балабонящий звук:
— Бо-бо-бо-боооо, бо-бо-бо-боооо.
ГЛАВА
Опухоль в голове Миронова не беспокоила, он не знал о ее существовании. Разрастающиеся клетки рака сразу же блокировали участок мозга, отвечающий за присутствие боли в теле, и боли не было. Периоды здравого сознания у Миронова сменялись провалами. Все было гулким и отстраненным. Страшно становилось лишь тогда, когда Миронов был в здравом уме и памяти, но он не понимал природу этого страха. Ему казалось, что он попал в больницу из-за переутомления и вот-вот все пройдет. Сегодняшним утром его неожиданно перевели из двухместной палаты в одноместную. Ему это понравилось, сосед по двухместной палате ночью храпел, а днем громко разговаривал. Вечером этого же дня к нему заглянули Хромов и Веточкин.
— Самому, что ли, в больницу лечь, отдохнуть, — «позавидовал» Миронову Хромов.
— Все нормально, прокурор, — сказал Веточкин. — У тебя обнаружили опасную болезнь, так что хочешь — не хочешь, а ровно через шестьдесят лет помирать придется.
Веточкин и Хромов знали об операции.
В 20.00 Миронова подстригли наголо и выбрили голову до блеска.
В 20.45 дежурная медсестра сделала ему укол.
— Успокаивающий, — прощебетала она и добавила: — Антибиотик.
В 20.50 Миронову стало наплевать, что с ним делают, зачем и почему. Он погрузился в безразличие.
В 20.55 Миронов лежал на операционном столе и мерз. К нему подошел Лутоненко уже в маске и резиновых перчатках, руки он держал перед собой поднятыми вверх.
— Сейчас спать будете, крепко и сладко, — пообещал он Миронову.
Из-за спины Лутоненко вышли еще два человека в масках, тоже державшие руки в перчатках перед собой. Один из них, Миронову он почему-то казался главным, маленький, с насмешливо-равнодушными глазами, подошел вплотную к операционному столу, склонился к лицу Миронова и спросил:
— Вы знаете, что такое смерть?
— Это когда в гробу лежишь, — не стал вдаваться в подробности Миронов.
— В гробу — это еще жизнь, — непонятно выразился маленький с горящими глазами, — а смерть… — Он прервал себя и кивнул напарнику.
Второй незнакомец обошел стол с другой стороны, держа в руке шприц с золотистой жидкостью. Мгновенно попал иглой в вену Миронову и медленно стал вводить содержимое шприца в кровь.
— Смерть — это общий наркоз, — вновь склонился к Миронову горящеглазый философ, — чтобы не было больно при отделении души от тела.
Какая-то мысль посетила Миронова, но тотчас же и покинула. Ему стало легко и радостно, как в детстве. Он будто бы мчался на велосипеде с горки, быстрее, быстрее; перед его глазами вдруг закружилась круглая клумба с яркими цветами, и вот это уже не клумба, а бешено вращающийся разноцветный круг пространства, в центре которого проклюнулась сочно-красная точка, выросла до размера вишни, больше, больше, и вдруг красное прорвалось синим, и синева бросилась на Миронова и поглотила его.
…Чебрак, Лутоненко и еще один сотрудник отдела ЧЕТЫРЕ,
— Значит, так, Тарас, — заявил Хромов, как только они вышли из больницы, — ругаться будем до пены у
губ. Я тебе сейчас кое-что скажу и покажу. Уверен, ответить ты не сможешь.
— Давай, полковник, — невозмутимо согласился Веточкин, — расскажи, как ты обнаружил, что Хонда в федеральном розыске по подозрению в тройном убийстве, что видел его на фото с ярко разодетым геем в обнимку. Все рассказывай, Леонид Максимович, ничего не скрывай.
— Значит, так. — Хромов вежливо покашлял. — О чем это я? Я хотел сказать тебе, и показать, кстати, о новом, с качественной кухней, ресторане. Обнаружил я его недавно, в смысле давно, да и ресторан не новый. — Хромов умел ясно и четко объяснять ситуацию. — Туда только по приглашению допускаются, но можно и без него, только дорого очень. У меня два таких приглашения есть. Мой человек, внедренный в обслугу, где-то достал, украл или дали, я так и не понял толком. Ресторан называется «Первая скрипка», относительно недорогой для приглашенных, и у меня к тому же с собой… — Хромов показал бутылку армянского коньяка тридцатилетней выдержки во внутреннем кармане пиджака. — На день рождения коллеги подарили, — объяснил он Веточкину. — Деньги есть, нам премию дали и зарплату, а жены нет, у родителей живет, так что хватит. Кстати, что ты там насчет Хонды говорил? Я не понял. Он что, в розыске? Я не знал. А что случилось?
Хромов был так естествен в своем искреннем недоумении, что Веточкин ни на грамм не поверил ему и поэтому не мог сдержать улыбки.
— Ладно, у нас оперативники могут убедить свое начальство, что кирпич на самом деле не кирпич, а теплоход, но откуда у вас, дуболомов эмвэдэшных, такая изощренность?
— Да, тяжелый случай, — вздохнул Хромов. — Я, конечно, знаю, что вы информацию, глядя в окна своих кабинетов, собираете, но ведь даже из окна видно, что МВД не соответствует твоим представлениям о нем. А Хонда разве гей? Как же он тогда в авторитете на Черкизовском?
— И что, действительно эта твоя «Четвертая гитара» — хороший ресторан?
Они подошли к обочине шоссе и стали высматривать такси.
— Да, «Первая скрипка» — хороший ресторан, — уверенно ответил Хромов. — Вот ты говоришь, Хонда за тройное убийство разыскивается, это на самом деле?
— У меня, кстати, тоже есть. — Веточкин распахнул пиджак и показал бутылку шотландского виски, одновременно отрицательно помахав рукой «Запорожцу», вознамерившемуся остановиться рядом с ними под видом такси. — Й деньги найдутся, но жена дома сидит, ждет.
— Коньяк и виски — это круто, — серьезным голосом предупредил его Хромов. — Очень круто. А помнишь, тогда ты просил Хонду отпустить. Он ваш агент?
— Вот, — Веточкин удачно остановил частника на «Волге», — и машина. Поехали, Леонид Максимович, в твою «Гитару», выпьем, чтоб у Миронова удачно операция закончилась, мне Михаил позвонит по окончании, ну и поговорим заодно о японских машинах, убийцах и геях.
— Вы геи? — настороженно спросил у них водитель «Волги» со слегка подкрашенными глазами.