Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь

Нестеров Вадим

В письме таинственный человек сообщал, что он армянин, зовут его Алексей Хомурадов, и вместе с ногайцем Табер Байном он был послан Бековичем на разведку в Бухару. Вот уже больше пяти лет они живут здесь, много чего разведали, нашли три золотых рудника и «серебряное место». Так же они нашли в Бухарском ханстве места, где разводят «кармазинных» (кошениль) и шелковых червей, а так же обнаружили месторождение селитры. Жаловался, что на последние его донесения никто не отвечает, и сетовал, что обстановка в ханстве тревожная, поэтому многое написать просто не может: «…много есть, что и не писал, ежели получитца, и я знаю, как управлять».

И в этом письме — вся Азия, где беспримерная жестокость с коварством и беззаветная,

беспричинная верность соседствуют так естественно, как будто одно есть продолжение другого. Наскоро завербованные Бековичем армянин с ногайцем не только не плюнули на задание, простившись со своим нанимателем, но и много лет рисковали жизнью, добывая важные, как им сказали, сведения, хотя о них давным-давно все просто забыли. Два забытых разведчика так и остались в истории этим случайным письмом — ответил ли им Петр, вернулись они в Астрахань или продолжили свои поиски в Азии — никому не известно.

Но именно это письмо для меня лучшее доказательство — семена уже брошены в землю и рано или поздно взойдут. Хотим мы того, или нет, но Игра началась и мы в игре. Да, мы вчистую проиграли первый раунд, но выйти из Большой Игры, увы, нельзя. И Игра действительно вскоре продолжилась, правда, уже в другом регионе. С Каспийского направления Россия вынуждена была временно уйти, центр Игры сместился на сибирский фланг.

Туда и отправимся. Мы же совсем забыли о второй петровской экспедиции к городу Яркенду, отправленной из Тобольска. Вот с нее и начнем.

Интермедия II

Как обычно, осмотримся на новом месте. Предварительный расклад таков: если Астрахань была старым, давно обжитым русскими людьми городом, а каспийский берег — безводной и потому безжизненной степью, лишь изредка прореженной немногочисленными кочевьями туркмен, то в южной Сибири — а именно туда мы переносимся — ситуация была совершенно иной. Это, по большому счету, был новый, еще только обживаемый край — достаточно вспомнить, что князь Матвей Гагарин, заваривший вместе с Ходжой-Нефесом всю эту кашу вокруг яркендского «песошного золота», был первым в русской истории сибирским губернатором. Если в Астрахани, упершись в Каспийское море, мы просто сидели сиднем много десятков лет, практически не пытаясь прибрать к рукам окрестные земли и лишь выгодно торгуя с местными племенами, то в Сибири мы постоянно двигались.

История нашего укоренения в Сибири — это история постоянного, никогда не прекращающегося движения, и по большей части — к югу. Бродяга из песни, который Байкал переехал — очень точный типаж сибирского жителя. Бродячим было местное население, не стали большими домоседами и пришедшие с запада русские. Необозримые земельные просторы довольно быстро активировали в пришельцах какой-то ген охоты к перемене мест, и осваивающие новые земли поселенцы постоянно слонялись туда-сюда — перебираясь в поисках богатых пушниной мест из одного острога в другой, от одной охотничьей заимки к следующей. Даже крестьяне — а ведь трудно придумать профессию, более несовместимую с бродяжничаньем — и те умудрялись скитаться. Прибудут на новое место, поднимут целину, но, сняв пять-шесть урожаев, при первых же признаках истощения почвы снимутся всей деревней и переберутся на новое место.

Не сиделось на месте русским и из-за обилия местного населения. Южная Сибирь — это место обитания изрядного количества мелких племен, учесть да запомнить всяческих кошуков, терсяков, кречатников, лаймов, капсанов, эгинцев и прочих бусурман не мог ни один православный. А меж тем, именно местное население было основой сибирской экономики на этапе присвоения и освоения. Схема была очень простой. В Сибирь мы пошли за «мягкой рухлядью» — пушниной. Пушного

зверя можно, конечно, бить и самому, благо охотников хватало, но это дело долгое, хлопотное и небезопасное. Гораздо проще перевести дело на поток, воспользовавшись своим неоспоримым военным превосходством над местными князьками. А именно — найти какое-нибудь бесхозное племя, подвести его под государеву руку и объявить, что за счастье быть под «крышей» великого Белого царя они должны платить ясак — по одной шкурке с семьи, допустим, раз в полгода. Так мы «подгребали» под себя племя за племенем, народец за народцем, заодно присоединяя и земли, на которых они жили. Подгребали, пока, наконец, не столкнулись с сильным соперником.

А соперник этот звался Джунгарией. Если продолжить путь по кочевому подбрюшью России с запада на восток, то после калмыков будут яицкие казаки, за ними — башкиры, по сути — такие же номинальные поданные, как и калмыки, и только за башкирами будет, наконец, другое государство. Та самая Джунгария.

Помните ойратов, западных монголов, от которых пару веков назад откололись калмыки? Оставшаяся часть за эти годы весьма окрепла, размножилась, и сформировала собственное независимое государство. Весьма примечательное, кстати.

Это сейчас Монголия — самое независимое государство в мире, от которого ничего не зависит, а тогда это была сила даже не регионального масштаба. Монголы по ходу своей истории разделились на три группы. Это восточные монголы-халха (проживающие на территории, примерно совпадающей с сегодняшним государством Монголия), монголы южные — ныне живущие во Внутренней Монголии Китайской Народной Республики, и монголы западные — те самые джунгары. Именно они в середине XVII века создали собственное государство — Джунгарию, «последнюю кочевую империю Азии», как красиво и точно определил эту страну легендарный исследователь Азии академик Василий Бартольд.

Это было не просто последнее сильное государственное объединение кочевников, после краха которого Город покорил Степь окончательно и навсегда. Это была мощная сила — достаточно сказать, что в Великой Степи тогда было не два, как в двух последних столетиях, а три ключевых игрока: две великих земледельческих цивилизации, Россия и Китай, и коромыслом соединяющая их Джунгария.

К моменту нашего рассказа, в начале XVIII века джунгары находились на вершине могущества. Их территория простиралась от Тибета на юге (уйгуры были покорены ими еще в 1679 году) до Алтая на севере. Они на равных дрались с Китайской империей и неоднократно побеждали, пытались захватить Халху — нынешнюю независимую Монголию, присматривались к землям Тибета и Западного Туркестана.

Россию, надо сказать, соседство с Джунгарией вполне устраивало. Джунгары на границах не шалят и другим особенно не дают. Не по доброте душевной, конечно, а ввиду целого комплекса причин. Во-первых, Джунгария в начале XVIII века — не разрозненные анархичные орды, а вполне сложившееся государство, причем государство управляемое, с сильной властью. Во-вторых, как и в случае с калмыками, основные интересы джунгар лежали совсем в другом направлении. Именно в это время набравшая силу кочевая империя пыталась расширить свои пределы, и прежде всего — объединить под своим знаменем единоверцев-буддистов. Немногим более десятилетия назад джунгары завоевали Халху, но в 1696 году потерпели поражение от войск китайской империи и откатились на свою территорию. На момент нашего рассказа они собирали силы для реванша, и война с Россией — последнее, что было нужно их молодому правителю Цэван-Рабдану. Надо сказать, что Россию в Азии тогда не просто уважали. Ее мощь в тамошних землях, пожалуй, даже переоценивали — настолько сильное впечатление произвел на всех соседей беспрецедентный бросок на Восток и ожесточенность схватки с Китаем за Албазин. Поэтому с русскими джунгары предпочитали оставаться в дружбе.