Люди с чистой совестью

Козлова Анна Юрьевна

В какой-то момент Аня просто махнула на мужа рукой.

Ей пришлось возвратиться на работу и кромсать трупы. Валера рос, и брюки у него все время оказывались рваными, а ботинки сбитыми.

Летом семейство вследствие нищеты не снимало дачу.

Валера с матерью мужественно просидели три месяца в Москве, а Дарий Петрович уехал в Крым.

Вернулся он в начале сентября, похудевший и до черноты обожженный солнцем.

— Теперь я точно знаю, где клад, — объявил он с порога.

— Ой, лучше

бы ты не приезжал! — заломила руки Аня. — Уж лучше б спился, бабу себе нашел, хоть перед людьми не так стыдно бы было! — и она бессильно, с подвыванием заплакала.

Смирившись с тем, что жена ему не собеседник, Дарий Петрович вцепился в Валеру и поведал, что в пещере, где три дня сидел депутат и где якобы спрятано сокровище, стихийно образовалось подземное озеро, и теперь Дарию Петровичу нужно всего лишь купить дорогостоящий костюм для погружения и достать клад.

Следующую неделю психиатр бегал по приятелям и коллегам и брал у всех в долг.

Собрав требуемую сумму, он купил костюм и, взяв месяц отпуска за свой счет, отбыл в Крым.

Через три дня Аня подняла трубку разрывающегося телефона.

— Это… — донесся шамкающий старушечий голос, — квартира доктора?

— Да, доктора, — ответила Аня.

— Ты евонная жена? — уточнила бабка. — Меня Катя звать, он у меня комнату снимает. Убился мужик твой, приезжай, хребет переломал.

— Он умер? — прошептала Аня.

— Не, в больницу забрали.

— Боже, боже, боже! — Аня забегала по квартире.

— Валерка! — крикнула она из коридора. — Уезжаю, с папой плохо. Деньги оставлю! Когда вернусь, не знаю! Шоколадок не покупай! Если купишь, то и будешь их неизвестно сколько есть! Купи сыра полкило, докторской колбасы! Супа еще на два дня тебе хватит. Ой, Господи помилуй, как же он меня достал-то! — всхлипнула Аня.

Вновь зазвонил телефон.

— Да! — почти крикнула Аня в трубку.

Несколько секунд она молчала.

— Дима, да плохо у меня все, — сказала она, наконец, — муж разбился. Еду в Крым.

Она еще что-то говорила, срываясь на плач.

Валера с опаской заглянул в комнату. Мать бросала какие-то вещи в старую синюю сумку с наполовину оторванным ремнем.

— А кто такой Дима? — спросил Валера.

— Да… Он… — мать подняла на него совершенно остекленевшие, отчаянные глаза.

Внезапно прервав сборы, она села в кресло с деревянными лакированными подлокотниками, где в лучшие свои годы отдыхал за чтивом Дарий Петрович.

— Ладно уж, — сказала она, поправляя волосы, — ты большой уже мальчик, одиннадцатый год… Папа твой, конечно, человек хороший, врач прекрасный, но муж он никакой. Да и старый уже, он же меня старше. А бросить его я не могу, он беспомощный, кусок хлеба себе не отрежет, да и благодарна я ему за многое, в частности, хоть за тебя. В общем, мы с ним

уже сто лет не живем, а я без мужика не могу, — мать зачем-то подергала сережку, — физиология. Боли всякие начинаются, невралгия, когда подрастешь, сам поймешь. А Димка молодой, он меня младше, все понимает, на разводе не настаивает, хоть и рад был бы, конечно, жениться на мне…

Мать еще долго что-то говорила, но пораженный Валера не мог ее слушать. Ему казалось, что он попал в какое-то другое, чудовищное измерение, где оказалось возможным и даже желательным все то, что в обычной жизни жестоко наказывалось. Не столько от самого содержания материнских речей, сколько от той спокойной, миролюбивой интонации, с которой она рассказывала о своем молодом любовнике, Валере стало страшно.

Мать уехала.

Таинственный Дима, несмотря на то, что служил вышибалой в замаскированном под казино публичном доме, оказался всемогущим человеком. Он мигом организовал столь непростое по тем временам дело, как перевоз искалеченного мужа своей зазнобы из Крыма в Москву. Все тот же Дима поставил на уши всех столичный врачей, и довольно скоро Дарий Петрович вернулся из больницы домой, правда, в инвалидной коляске.

Настали совсем скверные времена.

Аня по-прежнему работала в морге, но вдобавок нанялась санитаркой в роддом. В ее обязанности входило мыть полы и разливать суп по тарелкам. Дима настойчиво предлагал свою помощь, но Аня посчитала, что содержать мужа на деньги любовника непристойно.

Очутившись дома, Дарий Петрович не стал унывать — он продолжал изучать снимки пещер и спелеологические карты.

Однажды мать вернулась с работы, как всегда, поздно, уставшая и озлобленная, и застала мужа за любимым делом.

— Что?!! — с порога заорала она. — Опять?! Чтобы я этого дерьма в своем доме не видела!

— Успокойся, Анечка, не надо нервничать, — залебезил муж.

Но Аня уже слишком разнервничалась. Валера никогда не видел мать в таком состоянии.

Аня кричала, рвала на себе одежду, расшвыривала посуду, срывала картины со стен. Она поносила Дария Петровича, который из-за полной, по ее словам, «херни» разрушил жизнь ей и ребенку.

— Это истерический припадок, — поставил диагноз муж, но больше он ничего сказать не успел.

Жена ринулась к подоконнику и, схватив керамический горшок с папоротником, обрушила его на голову инвалида.

Валера схватился за телефон. Он был напуган, но отчего-то понимал, что ни милиция, ни неотложка в данном случае не помогут. Единственным, кто мог помочь, был Дима. Его номер обнаружился в маминой записной книжке.

Выслушав сбивчивые Валерины объяснения, Дима коротко бросил:

— Бегу.

Аня тем временем успела запереться в ванной и грозила оттуда самоубийством.