Люди слова
Шрифт:
– Полковник Заноса! – несколько фамильярно, что в этих демократических стенах допустимо, обратился к диктатору постоянно поправляющий на носу очки и во рту сигарету, какой-то хлипкий тип. И, наверное, диктатор не счёл бы нужным заметить этого, по его мнению, слизняка, если бы у того не висел пейджик со словом «пресса» и если бы сенатор Маккейн своим кашлем не дал ему условный знак.
– Да, я вас внимательно слушаю. – Расплывшись в очаровательной улыбке, из-за которой множество леди, не задумываясь, отправилось бы за ним на край света (как раз туда, где диктаторствовал полковник Заноса), ответил этому слизняку из какого-то там поста Заноса.
– Когда вы станете генералом? – не успел этот, как оказывается ходячая язва, журналист задать
– Пока никто не назначает. – И пожалуй эта недальновидная шутка Заносы заслуживает не меньшего, и ему в ответ даже послышалось сдержанное хихиканье, но этот, что за язва журналист по имени Кондор, не только громче всех смеется, но и своим новым вопросом к сенатору Маккейну, срезает весь только образовавшийся смех.
– Сенатор. Отчего такая несправедливость. Неужели полковник Заноса не заслужил? – задаётся вопросом мистер Кондор и, в один момент срезав улыбки с лиц дипломатов и всех других здесь стоящих людей, погружает всё собрание в мрачную немоту. Ну а выход из такого неловкого молчаливого положения всегда необычайно труден и, пожалуй, возможен только в результате внешнего вмешательства, либо же никем неожидаемому поступку, кого-то из здесь стоящих. И кто знает, чтобы все они делали, не окажись в их рядах случайно затесавшегося сюда Барбориса.
Ну а у Барбориса по большому счёту нет ни перед кем обязательств, и свои поступки он мотивирует пока что только самим собой, и своим знанием этого для него нового света – в общем, он независим от внешнего влияния, с этим его, так всех страшащим вопросом – а что потом о тебе скажут или того больше, подумают? И он смело смотрит на всех открытым взглядом и, выйдя вперёд, громко заявляет: I'm sorry!
И как только прозвучали эти слова в устах этого, для всех стоящих здесь с сигарами и сигаретами людей незнакомца (он был новичок и поэтому его никто не знал, и заодно не знал, что от него можно ожидать, а это всегда пугает), как лица дипломатов, советников и даже конгрессменов, одновременно побледнели и замерли в ожидании, что же за этим его заявлением последует. «А это ещё что за новость. Неужели полковник вызвал наёмных убийц? – начали переплетаться мысли со страхом у этих дипломатических лиц. – А у меня последняя! Кто его сюда пустил? Я уже сегодня дал на бедность в переходе. Чёрт, дёрнуло же меня курить сигары. Сошлюсь на то, что не понимаю не дипломатического языка», – уже ближе к своей животной теме заволновались про себя дипломаты, не сводя своего взгляда с этого, уже ненавистного ими незнакомца (как быстро все забыли, что именно он, вывел их всех из создавшегося неловкого положения).
Между тем Барборис не спешит озвучивать свою просьбу и внимательно разглядывает помертвевшие лица дипломатов. И выбрав для себя самое высокомерное и недовольное лицо (понятно кого), обратился прямо к нему.
– Господа, я извиняюсь, что отрываю вас от ваших дум и сигарок, но я хотел бы присоединиться к вам, но как прямо сейчас выяснилось, я забыл спички. Не поделитесь огоньком, мистер. – Барборис обратился к мистеру с недовольным лицом, кем само собой и оказался большой либерал сенатор Маккейн (за свои либеральные идеи, иногда всё-таки приходится, вот так прямо в лицо отвечать). Ну а это прямое обращение к сенатору, заставляет облегчённо вздохнувших дипломатов, уже не облегчённо посмотреть на посеревшего лицом сенатора Маккейна, который как все знали был очень грозным сенатором и через раз грозил кому-нибудь дать прикурить.
«Что
Но Маккейн оказался крепким орешком и он, стиснув зубы, достаёт зажигалку и протягивает её этому, непонятно что за проходимцу и определённо засланному врагом, провокатору. Барборис тем временем берёт зажигалку, внимательно смотрит на неё и вдруг спрашивает Маккейна:
– Смотрю китайская. Что, трофейная или подарили?
А вот это вопрос, прямо под дых Маккейну вопрос, отчего он даже на одно мгновение задохнулся от такого не мысленного оскорбления себе, от этого, теперь уже понятно, что засланного шпиона. «На что он намекает? – взволновались головы вокруг стоящих дипломатов и даже стоящего рядом с Маккейном диктатора Заносы. – То, что ему её скорей всего подарили, а не как он всем говорил, что добыл в бою. И значит…– потрясла догадка дипломатов, теперь-то понявших, на чьей на самом деле стороне находится сенатор.
Барборис тем временем разжигает огонь и прикуривает свою, как сразу же по искривившимся лицам дипломатов выяснилось, невозможно дышать, что за вонючую сигарету, затем возвращает зажигалку и ждёт когда же оборванный им разговор вернётся в своё прежнее русло. Что, наверное, после его появления и заявлений уже невозможно, хотя для сенатора Маккейна, несмотря на неприятность концовки разговора, это просто необходимо – надо сбить всех с мысли о его зажигалке.
И сенатор, обратившись к рядом с ним стоящему советнику, сам начинает разговор. – Как думаете, советник, стоит ли нам за счёт новых членов расширять нашу организацию? – И хотя сенатор не уточнил о какой организации идёт речь, советник на то и советник, что должен по тембру голоса или по каким другим отличительным признакам суметь понять, о чём ведётся речь и дать толковый ответ на заданный вопрос.
– Сенатор. – Хотел было ответить советник, как вдруг этот ненавистный им проходимец Барборис, не даёт ему это сделать и обрушивается на сенатора со своим новым провокационным заявлением:
– Так это вы тот самый сенатор!
Что и говорить, а это полное загадок, неожиданное заявление однозначно сочувствующего вражьим силам господина проходимца, выбивает из вздрогнувшего сенатора остатки его невозмутимости и заодно сбивает пепел с его сигареты, которая теперь дрожит в руках Маккейна. И хотя, возможно в заявлении Барбориса было больше восторженности (он в первый раз увидал в живую сенатора) чем какого-то смысла, всё же дипломаты такой народ, что привыкли видеть чуть дальше, чем даже сам заявитель. И, конечно, в этом его заявлении «тот самый сенатор», всем сразу же увиделась многозначность трактовок.
И на этот раз сенатор Маккейн не выдерживает, растерянно смотрит на непроницаемые лица советников и другого рода дипломатов и, не найдя в них для себя поддержки, вдруг обращается к более живому лицу диктатора Заносы – что есть штамп либеральной, вечно недовольной прессы, когда как Заноса был всего лишь слегка авторитарный, пользующийся среди своих выборщиков уважением лидер, хоть и банановой (у каждого свои достатки), но всё же республики, а не как можно подумать, тьфу, алмазной монархии.
– Да кто это такой, в конце концов? – возмущается Маккейн, глядя на Заносу. – Ты его знаешь? – Теперь уже Заноса поставлен в тупик этим вопросом сенатора.
«Он что, считает, что я должен всех проходимцев знать! – про себя возмутился Заноса. – Ну тогда если так, то если сенатор мне знаком, то и он тоже проходимец». И хотя авторитарный лидер Заноса всегда так яростно и решительно изобличает своих врагов с экрана телевизора, где он через день грозит их всех стереть в порошок, всё же дипломатическая игра на публику, это одно, а вот жизнь в кулуарах, это совсем другое. И никогда лезущий в карман за словом авторитарный лидер Заноса, на этот раз берёт и сразу обеими руками лезет себе в карман за словом, которых как вскоре выясняется, и там нет.