Люди Солнца
Шрифт:
– Она сбежала тогда! – отчаянно взмахнул руками прокурор. – Не моя неудача!
– Ну, – покровительственно посмотрел я на него, – начинай. Леди едва не опоздала, но теперь она прибыла и готова смотреть. Начинай.
– Ваша милость… Сию минуту! Палача не смогли доискаться, так майор Пошоттер назначает двух солдат, которые проведут исполненье.
– Что-о? – вытаращил я на него глаза. – Подожди-ка, дружок…
Быстро шагнул к даме, тихо спросил её:
– Как ты, Симония? В обморок не упадёшь?
– Не упаду, – отрицательно качнув
– Да чего тебе бояться. Готлиб-то здесь.
Потом быстро повернулся, подошёл к прокурору и, не сдерживая голоса, заявил:
– В чьей тупой голове родилась эта мысль?! Провести казнь с нарушением протокола?! Чтобы при дворе выслушивали рассказ о казни без палача?! Быстро. Исправляй положение. Солдат отставить.
Прокурор в полной растерянности отошёл к Дюку. Тот что-то сказал и влез в экипаж. Через пять минут в ворота плаца пролетел всадник.
– Сию минуту магистрат назначит нового палача, – доложил мне прокурор.
– Ладно, сказал я ему. – Ты Пошоттера позови.
Он, поклонившись, быстро зашагал к казармам. Я кивнул Готлибу, и он, побывав в недрах кареты, достал круглый столик, – добротный, лакированный, красный, потом дорожный сундук, и отнёс их к Симонии. Установив столик перед ней, Готлиб раскрыл сундук и загрузил столешницу золотой (!!) посудой. Поставил несколько бутылок самого старого, какое только смогли отыскать, самого дорогого вина. На поднос с Кетцалькоатлем положил хлеб, сыр, поставил судок с маслинами. Откупорил бутылки. И, ещё раз побывав в недрах кареты, изъял из них накрытый плотным гобеленом котёл. Одной рукой взяв осторожно котёл, второй достал треногу и принёс их к столу.
В эту минуту подошли начальник гарнизона, – майор, и прокурор.
– Без церемоний! – вскинул я руку в дорожной перчатке. (Отчётливо увидел, как цветной блеск алмазов звезды метнул по лицам подошедших плотную блескучую россыпь.) – Не нужно представляться. Скажу одно: при Дворе старого вояку Пошоттера знают.
Майор от удовольствия побагровел, заморгал глазками. А Готлиб, сняв с котла гобелен, сказал со значением:
– Пр-рошу!
И достал из котла укреплённый над раскалёнными углями букан с массивными шипящими стейками. Оглушающий аромат хорошо пропечённого мяса ударил над плацем. В толпе оживлённо заговорили. Готлиб разлил вино в серебряные с кружки. Нарезал сыр. С лязгом вывалил на золотой лоток серебряные ножи и вилки.
– Прошу прощения, сэр, – сказал мне прокурор. – У нас здесь присутствует ещё одно высокопоставленное лицо из Лондона. Не заинтересует ли вас его общество?
– Пригласи, – коротко сказал я.
«Примкнуть и возглавить».
И, когда Дюк подошёл, подал ему уже налитое вино, повторив удачную фразу:
– Мы сегодня без церемоний.
Он, кивнув, принял. Не без удивления посмотрел на золото. Взял поданный мной на вилке аккуратно отрезанный кусок мяса и, вдохнув аромат, приподнял брови.
– Индийские специи, – пояснил я ему, –
После этого мы все обернулись к маске. Симония подняла тонкую руку и отпила из мерцающего искрами бокала глоток вина. Тогда выпили все мы, и Пошоттер изумлённо простонал:
– Во-от это вино!
– Испания, – пояснил я ему. – Двадцатилетнее.
Изысканным жестом, обращённым к вниманию дамы, я указал на сыр, на маслины. Дама едва уловимо качнула отрицательно головой. И тогда я, Пошоттер, прокурор, Дюк взялись за ножи. И я, как недавно маленький Брюс, сделал открытие: даже у самой вкусной еды совершенно нет вкуса, если она поглощается при внутренней приготовленности к убийству.
Одолели по изрядному куску. Разлили в кружки ещё пару бутылок. Пошоттер выпил, тихо урча. Я склонился к Симонии, шепнул ей:
– Какой молодец Готлиб у нас, правда?
Она кивнула. Тогда я взял на вилку самый большой кусок мяса, до верха налил вином кружку и, подняв это в руках, спросил у Пошоттера:
– Можно?
И кивнул в сторону эшафота.
Майор быстро взглянул на Дюка. Тот согласно прикрыл глаза.
– Никаких препятствий! – объявил майор. – Пусть будет эта… Гуманность.
И я, неся перед собой «последнюю трапезу», пошёл сквозь расступающуюся торопливо толпу. Дойдя до помоста, аккуратно перешагнул сломанную ступеньку и подошёл к Бэнсону.
– Здравствуй, Бэн.
– Здравствуй, Том.
– Когда-то я сказал, что, если попадусь, хочу быть уверенным, что ты меня вытащишь. Получилось наоборот!
Мы улыбнулись.
– Ты всё знаешь про верёвку и стену?
– Да, ночью мне подробно всё рассказали. Кто ты – Дюк знает?
– Перебьётся, – ухмыльнулся я и крикнул стоящему поодаль младшему офицеру: – Развяжите руки!
Пошоттер, подходя к помосту, повелевающее махнул рукой. Руки Бэнсону развязали, унесли верёвки.
– Ешь медленно, – быстро, приоглядываясь на приближающегося Пошоттера, сказал я. – Чтобы не было повода снова связать рук.
– Когда? – уже шёпотом спросил Бэнсон.
– Скоро. Люди пробираются на вершину стены. Я тяну время.
Притопал Пошоттер. Спросил:
– Последнее слово скажешь сейчас?
– Сейчас, – кивнул бритой головой Бэнсон. И, протянув вперёд кружку, зычно произнёс знаменитую фразу римских гладиаторов: – Добрый народ доброго города! Идущий на смерть приветствует тебя.
Плац разразился одобрительными криками.
– Ну где же палач? – спросил я у Пошоттера.
– Гонца послал самого быстрого, ваша милость! Ждём… А вот и он!
В ворота въезжали двое: гонец Пошоттера и новоназначенный магистратский палач.
Мы вернулись к каретам. Мясо было съедено. Вино ещё оставалось, но уже немного, немного! «Где же Робин?! Сколько я ещё смогу сдерживать бег событий?»
Да сколько удастся. Потом пусть своё слово говорят сталь и порох.
Добыв из своего экипажа плоский ящик для дуэльных пистолетов, я поднёс его к столу.