Люди Солнца
Шрифт:
Снова меня тяготила усталость от долгой поездки в тесном пространстве кареты, и снова волновала сменяющая её радость от встречи с домом. Миновав въездную башню, Робертсон чуть притянул вожжи. Карета встала. Я выглянул в окно. Растрёпанный, со щекой, измазанной углем, сияющий улыбкой, счастливый, стоял перед входом в кузню Климент. Я тяжело спрыгнул с подножки. Махнул Робертсону, и он покатил к площадке перед каминным залом. Подойдя к Клименту, спросил:
– Отчего радость?
Он повёл рукой в сторону соседнего входа, и мы вошли в главный, самый большой цейхгауз. Да, и я ахнул. Вся предлинная южная стена была закрыта развешанным и поставленным
– Никогда, – сказал, Климент, шумно вздыхая, – не видел столько отлично кованного железа. Здесь есть булат! Инкрустация золотом, самоцветами, слоновой костью! Здесь есть цветные стали! И это только малая часть!
– Где остальное?
И Климент отвёл меня к караульному помещению (4). Войти в него не было возможности: всё, от пола до потолка оно было забито древками, лезвиями, клинками.
– Хорошо, – сказал я. – Откладывай в сторону по-настоящему редкие и ценные изделия, для создания в «Шервуде» рыцарского интерьера. Всё хорошо кованное, прочное железо приготовь для переделки в инструменты: резцы столярные, свёрла, стамески, лопаты, мотыги. Остальное пережигай в оковку сундуков, подковы, обода колёс, шкворни. Жить где устроился?
– В посаде, – он махнул рукой за ворота замка. – Жене очень понравился дом с большим огородом.
– Дэйл видел?
– О да. Помог осмотреть все пустующие дома, дал совет относительно смены половиц, балок. Показал моей жене, что в замке есть из мебели, и привёз всё выбранное ею.
– Где дети?
– О, это просто чудо! Всё время пропадают у немца, учителя, и влюблены в него так, что за ужином только о нём и рассказывают! Сейчас они пошли в луга, чтобы принести заранее скошенную траву – для новых гостей, про которых вы, мистер Том, написали в письме.
– Кормить будут?
Он засмеялся.
– Немец сказал, что от душистого сена в доме оживляется воздух. Да вон и они!
Мы посмотрели в конец улицы. Действительно, между каретным цейхгаузом и родниковою башней топали, удивительно похожие на муравьёв, маленькие жители имения «Шервуд». Ровной цепочкой, в капюшончиках, все в зелёном. На плечах каждого – сноп не до конца просушенного сена.
Я попрощался с Климентом и поспешил к ним. Следом за муравьями прошёл мимо каминного зала, поднялся по ступеням лестницы. Прошёл сквозь ближнюю арку, соединяющую главную площадь и хозяйственный двор. Приблизился и остановился рядом с изумлённой Кристиной. А муравьи, по молчаливому жесту Гювайзена Штокса, внесли в дома ароматное сено и, выходя, стали по очереди подходить к Симеону. Медленно и церемонно обнимая его, каждый с подвыванием приговаривал:
– Приветствую тебя, о брат мой!
И точно так же и с Ксанфией:
– Приветствую тебя, о сестра моя!
А затем, опять же по жесту Штокса, соорудили собой большую зелёную гусеницу и, мерно ступая, потянулись к выходу, негромко и торжественно напевая:
– У-ууУ! У-ууУ!
И тут голосок Симеона уколол меня сладкой болью:
– Мама, мама! Скорей надо развязать вещи! Где мой плащик зелёный?
Кристина, подхватив на руки Ксанфию, второй рукой обняла его и поспешила войти в дом. Я тоже хотел войти, но мне навстречу прошагал Дэйл, отдувающийся после тяжёлой ноши: переносил груз из карет. Мы приветливо кивнули друг другу.
– Сам бы бросил всё, и пошёл, подвывая, – сообщил я ему, показывая взглядом на удаляющуюся гусеницу.
– Да, – ответил он, – у них интересно. Вот только Чарли, Баллин и
– К обеду придут, – безпечно предположил я.
Но я ошибся.
Вошёл в каминный зал, сердечно поприветствовал Грэту, Омелию, Файну.
– Где дамы?
– Наверху, мистер Том! Детей кормят: Эдвина и Уильяма маленького.
– А вы что же, кухней – одни управляете?
– Конечно! – не без удивленья ответила Омелия. – Это для нас привычное и приятное дело.
А плутовской троицы всё не было.
Я поднялся наверх. У выхода с лестницы в коридор стояла, светясь тихой улыбкой, Эвелин.
– Ждёшь?
– Жду.
– Здравствуй, родная.
Как хорошо. Как хорошо, что светлоразумная моя жена не встречала меня ни во дворе, ни в зале. А встречала здесь, где нет никого, и где можно, не пряча жгучей, до слёз, нежности, тихо обнять её, прижать ласково. Вдохнуть любимейший аромат её волос. Уловить биение родного сердца.
– Как Уильям?
– Уснул только что. Эдвин тоже. Пойдём, там с ними Анна-Луиза.
Мы безшумно вошли в детский апартамент. Анна-Луиза, засияв, босая, в белом-белом платье, быстро подошла и присела:
– Доброго здоровья, милорд…
Я снял треуголку, принял и поцеловал руку.
– Как Луис?
– Каждый день шлёт письма. В «Шервуд» приезжает только по воскресеньям. Работы очень много в адмиралтействе.
– Дети спят, – тихо сказала Эвелин. – Час урочный. Идёмте обедать.
Плотно прикрыв двери, мы удалились. Спустились в зал, где уже собрались за нашим длинным столом многочисленные обитатели. Я быстро пробежал взглядом. Троих плутов не было.
Да, не появились они и после обеда, и мы уже уставили с Дэйлом друг в друга напряжённо размышляющие взгляды. И тут дверь зала раскрыл Тай.
– Я их нашёл, мастер, – не входя, сказал он.
И мы втроём зашагали – я уже понял, куда: в сторону цейхгаузов, которые недавно освободились от хранившейся в них брусчатки.
Миновав каретный цейхгауз, столярку, лесопильню, а также длинный ряд «гостевых и посольских» домов, круто повернув возле гончарного цеха, мы дошагали до бывших брусчатных складов (20).
Вошли в длинный двор. Справа высилась стена, за которой расположился гончарный цех. Слева – ряд огромных дверей-ворот, ведущих в цейхгаузы. Все створки, кроме одной, распахнуты. Тай подошёл к этой закрытой двери. Убрал подпирающий её кол. С силой потянув, отпахнул створку. Мы вошли в полумрак, прохладный и гулкий. Тай поднял стоящий на земле зажжённый свечной фонарь, пошёл в глубину помещения. И, у боковой стены остановившись, с лязгом отдёрнул запирающий небольшую дверцу засов. Мы с Дэйлом подошли, взглянули. Обычная контора для учётчика или кладовщика. Шагов пять на шесть, с крепким, крашенным чёрным лаком столом и двухместной скамьёй, сработанной из цельного, плоского, хорошо обработанного камня, положенного на две каменные же подставки. На этой скамье лежал на боку горбун Гобо и, распустив лиловатые губы, храпел. В углу сидел и глупо хихикал Баллин. А Чарли стоял на четвереньках, уперевшись головой в каменный угол и со стоном икал. Я не сразу понял, что все трое вызывающе, безобразно пьяны. Переняв у Тая фонарь, поднял его повыше и быстро осмотрел контору. Если бы я обнаружил пустую бутылку, – было бы возможно определить, откуда они её стащили. Но ни бутылки, ни кувшина – ничего не было. Стало быть, вино эти трое нашли в другом месте.