Люди Солнца
Шрифт:
Простучала каблучками через весь зал Омелия и на разделочную доску водрузила букан с огненными колбасками.
– Доброе утро, мистер Том!
– Доброе утро, драгоценные барышни!
Буйная сила жизни лучилась и распирала меня изнутри. Войдя в трапезу, я сдерживался изо всех сил, чтобы не показать суетящимся в кухне кухарочкам своё звериное удовольствие от неописуемо вкусной и сытной еды.
Всё съев, встал, широко перекрестился. Со словами горячей благодарности поклонился кухарочкам. Лёгким кивком принял их неуклюжие реверансики. Вышел.
Возле мостика стоял воз. Высоко
– Что здесь? – спросил, указывая взглядом на воз.
– Сыр, – ответила Эвелин, показывая записи в книге.
– Что ещё за сыр?
– С твоей фермы, Томас, – пояснил Давид. – Сыр, в который Себастьян целый год усердно перегонял молоко. Который я сейчас везу в Бристоль, чтобы с наивозможной выгодой продать. Чтобы наконец-то рядом с чудовищной суммой выплат за лошадей, провиант, лесопильню, взятки в Лондоне, покупку имения сэру Коривлю появилась строчка дохода. Хотя бы и небольшая, за сыр. Ты ведь понимаешь, Томас, что любой замок должен быть самоокупаем?
– Я мало что смыслю в этом…
– Не беда, когда у тебя есть Давид и Эвелин. Но скажи мне, Томас, почему ты не поднимаешь деньги, которые лежат у тебя под ногами?
– Это как?
– Взгляни вокруг.
Я взглянул.
– Какое огромное количество добротных каменных помещений! Ещё у тебя есть работники, лошади, уголь в горе и песок на берегу речки.
– При чём здесь песок?
– А при том, что через месяц, не позже, я бы хотел возить в Бристоль на продажу «Шервудское» стекло.
– Стекло?!
– Ну да, стекло. Оконное, столовое. Зеркала.
– Но при чём здесь песок?!
– Песок смешиваешь с содой. Горный уголь даёт достаточный жар, чтобы эту шихту расплавить. Выливаешь в форму, остужаешь – вот тебе и стекло. А ты знаешь, что в сопоставлении площади стекло в десять раз дороже, чем черепица? А затрат всего-то на овёс для лошадей, на еду для работников да на свинец.
– Какой ещё свинец?!
– Томас. На какую поверхность ты выльешь расплавленное стекло, чтобы, остыв, оно осталось ровным, а главное – гладким?
– Вот уж не знаю.
– Так я сообщаю тебе. В большое и плоское железное корытце выливаешь расплавленный свинец. Жидкий! Идеально ровная и гладкая поверхность! Сверху на него выливаешь расплавленное стекло. Фокус в том, что свинец несравнимо тяжелее стекла, и весь будет внизу, так что они ни за что не смешаются. Остужаешь, вынимаешь стекольный лист… Если песок хороший и стекло получаешь отменно прозрачное, то покрываешь одну сторону амальгамой – и вот тебе зеркало! А зеркало, Томас, при сопоставлении площади, в десять раз дороже простого стекла. Уголь, Томас! Горный уголь – это огромные деньги, и детям и внукам! Поблагодарим ещё раз мистера Мухуши.
– Да, благодарим…
– Но это не всё ещё! Ты помнишь, по какой причине мы стали знакомы с тобой?
– Кажется, помню. Ты купил у нас со стариком сундучки…
– Именно! Добротный, с любовью сделанный корабельный сундук всегда в цене, и в высокой цене! У тебя же здесь есть отличная, просторная кузня. Даже наковальню никто не вывез. Да теперь ещё
Я шагнул и порывисто обнял его.
– Какое счастье, Давид, что я тебя встретил! Что бы я без тебя делал?
– Нет, Томас. Это я что бы делал без своих мальчишек.
Он грустно улыбнулся и также обнял меня.
– Вот что, Давид. Этими торговыми цифрами я всё равно заниматься не буду. Моя стихия – люди, и я хочу видеть себя среди людей. А вот мой юный работник Дэйл, – он, кажется, имеет к этому и способность, и склонность. Возьми его к себе, обучи всему, что сейчас рассказывал мне.
– Сколько ему лет?
– Шестнадцать.
– Где он сейчас?
– Взял у меня триста фунтов и поехал в Лондон покупать пилораму.
– Один?!
– Один.
Давид помолчал. Покивал головой, воздев брови. Сказал:
– Если такой фокус у мальчишки получится, возьмусь обучить его всем торговым тайнам.
Мы пожали друг другу руки, и он, махнув вознице, пошёл рядом с медленно двинувшимся в Бристоль сыром.
Я повернулся к Эвелин.
– Доброе утро, милая.
– Доброе утро, милый. Знаешь, я совсем не ожидала, что в нашей новой спальне мне приснится такой странный сон!
– Странный сон?
– Очень. Сон-предсказание. Я не решаюсь даже сказать вслух, а, наверное, напишу и запечатаю в конверте. Надпишу на нём дату, а когда она наступит, ты этот конверт откроешь. Хорошо?
– Хорошо!
Я ласково улыбнулся жене, кивнул, и она кивнула в ответ, отступая на шажок и тем прекращая беседу, поскольку увидела, как и я, что приближается, размеренно переступая кривоватыми самурайскими ногами, неподражаемо деловитый Тай.
– Доброе утро, мой волшебный фонарщик, – поприветствовал я его.
– Доброе утро, мастер, – «невидимка» церемонно поклонился в ответ.
С жёлтым неподвижным, как у куклы, лицом, пригласил меня следовать за ним. Я с нетерпением зашагал рядом: там, где появляется этот невозмутимый японец, – открываются изумляющие чудеса.
Мы проследовали сквозь каретный цейхгауз, потом сквозь лесной склад, в котором разгружали брёвна с очередного воза. Пришли в будущую лесопильню. Здесь Тай тихо остановился и вытащил из стены заранее обёрнутый им (чтобы не стукнул) своей курткой камень. Заглянув в дыру, освободил место и пригласил взглянуть. Я подошёл, осторожно, приняв условие скрытности, посмотрел в проём. Большой двор пирамидальной формы. Справа, возле узкой стены пирамиды – большая гончарная печь. А слева, в самом центре расширяющегося ко входу двора, чернела свежераскопанная яма. Возле неё азартно и бестолково суетились и сами землекопы: рыжий вьюн Чарли; взрослый, но очень маленького роста Баллин; и неизменно хмурый горбун. Хотя землекопы эти дела непосредственно с землёй не имели. Вся их задача была в том, чтобы неотступно заглядывать в яму и уворачиваться от вылетающей из неё лопаты. А работу производил почти по пояс ушедший в землю послушный силач Тёха.