Люди сорок девятого
Шрифт:
Морган быстро шел к выходу, стиснув зубы, еле сдерживая клокотавшую и бившуюся внутри магму гнева, окрасившую его лицо и шею алым, заставившую побелеть рваный узкий шрам, аккуратно спрятанный под шейный платок, когда будто сильный удар сотряс его донельзя напряженное тело, мгновенно заставив позабыть о Линдейле. С огромной бутылью виски, двумя стаканами и беззаботной ухмылкой, направляясь к столику в углу, шел мужчина в расстегнутой куртке с бараньей подбивкой, надетой поверх клетчатой рубахи, и мир исказился, потемнел в зрачках Джуннайта, отразивших на мгновение давнюю мертвую луну и вспышки снега, закованного в хрупкую ледяную броню.
– Анденсонвилль, - негромко сказал
Мгновение он тупо смотрел на мужчину, который стоял, шатаясь, давя разбитое стекло ногами в тщетной попытке обрести равновесие, уронив наполовину вытащенный револьвер обратно в кобуру. Человек удивленно глядел на окровавленную ладонь своей левой руки, которой секунду назад провел по темно-багровой рубахе. Он поднял глаза; в них был немой вопрос, он согнулся пополам и рухнул навзничь, опилки мгновенно впитали струйку крови, сбегающую по щеке изо рта. Смерть стерла ухмылку с его лица, и Морган похолодел: что-то неуловимое в выражении рта мужчины, напоминавшее Андена, улетело, будто сдернутый ветром сухой листок; в застывшей безжизненной маске не было и намека на одного из демонов Джуннайта. Кто-то рванулся к оружию. Морган поймал это движение углом глаза и, вскинув револьвер, выстрелил, не целясь, а потом кинулся к черному ходу и, распахнув дверь, выскочил из салуна. Раненый поднялся и снова рухнул навзничь; дыхание вырывалось с хрипом из его полуоткрытого рта. Линдейл был уже в дверях, его нога коснулась порога, когда грянул выстрел. Обернувшись, он пристально оглядел всю сцену, потом
вытащил из кармана сигару и, закурив, пробормотал, не обращаясь конкретно ни к кому:
– Видимо, "реванш" откладывается.
На его широкоскулом лице не отразилось ничего, однако глубоко в зрачках мерцало удовольствие, когда он скинул петлю, удерживавшую револьвер в кобуре и, набросив шубу, вышел в переднюю дверь. Все шло по плану.
* * *
Мистер Черрингтон сидел за своим рабочим столом и заполнял бухгалтерскую книгу мелким убористым почерком, когда тихо открылась хорошо смазанная дверь и, шурша юбками, вошла его жена.
– Идем обедать, - ласково сказала она, мягко отодвигая от него толстый амбарный том и вынимая из рук перо. Муж улыбнулся и, поднявшись, коснулся губами ее волос. Ветер донес эхо двух отдаленных хлопков.
– Что это?
– миссис Черрингтон сжалась, зрачки ее расширились от ужаса.
– Выстрелы? Опять?..
– Нет, дорогая, конечно, нет...
– муж взял ее руки в свои.
– На Рождество готовят какие-то особенные фейерверки, а сейчас, наверное, проверяют петарды... До праздника совсем немного времени осталось.
– Как я испугалась, - прошептала миссис Черрингтон.
– Наверное, я никогда не перестану боятся.
– Все в порядке, - негромко сказал Роланд Черрингтон.
–
Он обнял ее за плечи, и они спустились в столовую. В тот момент, когда супруги переступили порог, глухо прокуковала кукушка, извещая всех о наступлении двух часов дня. Обед был на столе, и дети, свободные от школьных занятий по поводу субботы, сидели на своих местах, ерзая от нетерпения, однако зоркий взгляд матери сразу заметил пустое место.
– Где Люсьен?
– спросила миссис Черрингтон, раскладывая по тарелкам тыквенную кашу. Во время каникул или выходных, когда у сына появлялось много свободного времени для авантюр, она всегда нервничала.
– Он играет на улице, - сказала Мари.
– Можно мне персик?
– Да, да...
– рассеянно пробормотала миссис Черрингтон. Смутная тревога стала понемногу заполнять душу, пока она смотрела, как ее младшая дочь с наслаждением выуживает из банки законсервированный фрукт, а старшая наливает себе молоко. Жаклин уже считала себя самостоятельной, и ей нравился сын Марсвелов, который был года на три старше и собирался бросить школу на следующий год, чтобы помогать в лавке отцу.
– Люсьен опять ушел без спроса, - сказала Жаклин. Люсьен был младше на три года, но немного выше и любил ее задирать, поэтому она не могла упустить такую возможность пожаловаться на брата, однако мать почему-то не рассердилась, только морщина прорезала ее лоб. Снова послышались хлопки, и миссис Черрингтон вздрогнула.
– Пойду, позову его, - сказала она и, положив ложку, которой раскладывала кашу, нервно вытерла руки о фартук, поворачиваясь к дверям.
– Сиди, я схожу, - предложил мистер Черрингтон. Он открыл дверь и, выйдя в прихожую, снял со стены шубу. Миссис Черрингтон села и машинально отломила кусок булки.
Грохот раздался снова, на этот раз ближе, и женщина вдруг выронила хлеб. Согнувшись, она закрыла руками уши, шепча срывающимся голосом:
– Это не петарды... Это... выстрелы... Выстрелы...
* * *
Морган сбежал по ступеням и, торопливо оглядевшись, заменил использованный барабан. В его голове не укладывалась сама мысль о том, что можно было так ужасно ошибиться. Он нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и приложил к распухшему носу, пульсирующему тупой болью. Кровь практически перестала идти, но дышать все равно было сложно. Ветер стих, снег падал в тишине слипшимися редкими хлопьями, обнимая город, будто крыльями ангелов... Скоро Рождество... Нормальные люди уже готовят подарки родным, достают елочные украшения с чердаков или мастерят их из блестящей бумаги вместе с детьми в уютной гостиной с ходиками на стене, перед потрескивающим приятным березовым теплом камином... Красивый немецкий обычай - наряжать елку всей семьей, миссис Черрингтон, наверное, тоже будет...
А он, Морган Джуннайт, бредет, съежившись от холода, по щиколотку утопая в снегу, с револьвером в руке и размазанным по лицу носом, и за спиной у него опять кровь... "Неважно." Парень сам не заметил, как использовал недавно слышанное от Линдейла слово. Заскрипел снег, сопротивляясь чьим-то шагам, утрамбовывающим его воздушный покров, укутавший усталую землю, и Морган вскинул револьвер - инстинкт, который будет с ним, пока не кончится жизнь -, но сразу же опустил, разглядев за снежной пеленой Уилберна и сопровождавших его людей, некоторые из которых носили дорогие меховые куртки, мало стеснявшие движения, при виде которых Моргана начала душить зависть.