Люди советской тюрьмы
Шрифт:
— Получается нелогично.
— А вы, когда-нибудь, видели логику в действиях советской власти?
Я пожимаю плечами. Горько усмехнувшись, Смышляев произносит:
— Следователю мало одного обвинения для меня. На мою эмигрантскую голову он взваливает целую кучу разных преступлений. С большого конвейера я почти не слезаю…
Он сжимает кулаки и яростно скрипит зубами.
— Но я не сдамся! Нет! Умру, а не подпишу ни слова… Кирасиры умеют умирать!
5. Друзья Буденного
Они
Они закадычные приятели и в прошлом оба — твердокаменные большевики. Встретились и подружились на фронте в грозовые дни гражданской войны. Оба командовали отрядами красных партизан, сражавшихся против Добровольческой армии генерала Деникина, затем служили в коннице Буденного и здесь вместе, в один день, вступили в партию большевиков.
За лихие подвиги в боях с белыми их наградили орденами "Красного знамени". Старший из них — украинец Тарас Каменюка — вместе со своим сравнительно небольшим отрядом разгромил в бою целый полк деникинцев, а отряд младшего — Григория Зубова — в конном строю захватил бронепоезд противника.
Но не только эти подвиги совершили друзья. Их жизненный путь в дни войны превратился в широкую дорогу партизанской славы и романтики. Тяжелые бои и высокие награды, лихие партизанские налеты и дележка захваченных трофеев, деньги без счета, вино, женщины и мечты о прекрасном будущем. Все это было в изобилии на фронтовом пути Тараса и Григория. А, главное, обоих опьяняла романтика гражданской войны.
Сам Буденный, не один раз, перед строем бойцов говорил, указывая на Каменюку и Зубова:
— Каждый буденновец должен брать с них пример. Они — наши лучшие герои и мои лучшие друзья…
Один боевой день сменялся другим, а впереди рисовалось радостное счастливое будущее: царство трудящихся и рай коммунизма, где всем будет хорошо. В это верили, об этом мечтали. Кончилась война и пришло долгожданное будущее. Но не такое, каким представляли его себе друзья, каким рисовали его партизанам ораторы, приезжавшие из центра.
Хотя царство трудящихся и было объявлено советской властью официально, но Каменюке и Зубову, как и многим другим, места в нем не нашлось. После демобилизации, приятелей прямо из армии, в порядке партийной дисциплины, отправили работать на маслобойный завод в город Армавир. Не на руководящую работу, а простыми чернорабочими. Из-за того, что оба были малограмотными. Пришлось им гнуть свои спины за гроши, тянуться в струнку перед каждым партийным чиновником и частенько голодать. А в страшный 1931-й год оба даже опухли от голода. Романтика кончилась.
Попробовали они жаловаться Буденному. Написали
Эта последняя капля переполнила чашу терпения друзей. Заскучали они и окончательно разочаровались в завоеванном ими "царстве трудящихся". От их твердокаменности не осталось и следа…
Однажды вечером, возвращаясь домой с завода, Зубов сказал Каменюке:
— Эх, Тарас! Обманули нас. Со всех сторон обжулили.
— Кто? — недоумевая спросил Тарас.
— Да они… начальнички… Живем-то как? Хуже, чем при царе… За что боролись? За что кровь прозвали?
Тарас выругался, сплюнул и предложил:
— Пойдем выпьем.
— Денег нет, — . сказав; Григорий.
— Шинель продам. Хранил, как память. Зараз не хочу… Выпить треба…
Шинель продали. Напились. В обнимку ходили по улицам и последними словами ругали советскую власть и "начальничков". Финал был обычный — попали в камеру внутренней тюрьмы НКВД.
Здесь они держатся особняком. Никто из заключенных, кроме них, в прошлом красным партизаном не был. Поэтому Григорий и Тарас относятся к нам пренебрежительно, а к Смышляеву — с откровенной враждебностью.
— Белобандит! — бесцеремонно вслух определил Григорий при первом же знакомстве с эмигрантом.
— Лучше быть белым, нежели красным. У красных склонность к бандитизму врожденная, — отпарировал Смышляев.
Каменюка угрюмо покосился на него и зло процедил сквозь зубы:
— Жалкую (Жалею), що не попался ты мне на фронте. Таким я одним махом головы сносил.
— Теперь о чужих головах забудьте. Лучше о своей подумайте, — спокойно ответил бывший офицер.
Каменюка сжал кулаки, но возразить не успел. В разговор вмешался Павел Гордеев. Глаза его лихорадочно блестели каким-то нездоровым любопытством. Взволнованно и хрипло он спросил партизана:
— Значит вам приходилось рубить головы? Как же это?
Каменюка ответил неохотно:
— Та так… як уси партизаны… А бачить на то погано. Отрубишь ее, а она зевает и плаче. Больно ей… До сего часу снятся…
Фамилия Каменюки под стать его наружности. Рост огромный, сила воловья, руки, как два молота. Он неповоротлив и в движениях медлителен. Черты его лица грубы и неподвижны, точно впопыхах вырублены из камня неумелым скульптором.
В противоположность ему Григорий небольшого роста, стройный и с хорошей военной выправкой. Беспокойный и живой, как ртуть. Весь день мечется по камере, словно волк в клетке. Лицо калмыковатое, глаза маленькие и быстрые…
Приятели-буденновцы, первое время в тюрьме, бодрились и духом не падали. Они надеялись на своего друга маршала Семена Буденного. Им удалось переслать на волю письмо ему.
— Нас братишка Буденный выручит. Не такой он человек, чтобы друзей в беде бросать, — говорил Григорий.
— Эге-ж! Выручит, — вторил ему Тарас… Первый допрос Каменюки закончился весьма неожиданно для энкаведистов.
Следователь сорвал с груди арестованного партизана орден «Красного знамени» вместе с клочком рубашки.