Люди советской тюрьмы
Шрифт:
К "делу" арестованных последним "пристегнули" сторожа костела Яна Казимировича Малшевского; однако, в ходе следствия он выдвинулся на первое место. Кому-то из следователей, обладавшему буйной чекистской фантазией, вздумалось объявить костельного сторожа… нунцием Папы римского.
Следователь где-то слышал или читал, что у католиков существуют папские нунции, но кто они и каковы их обязанности точно не знал. Сторож не знал тоже. Тщет-ко телемеханики на допросах добивались у него:
— Чем ты занимался, как папский нунций? Что тебе приказывал делать
Ян Казимирович обливался слезами и кровью, но на вопросы палачей ничего ответить не мог. Энкаведистам следовало бы за разъяснениями обратиться к ксендзу, но тот в это время был уже далеко от Северо-кавказского управления НКВД; его почему-то, поторопились осудить и выслать в Караганду.
Так и попал костельный сторож сначала в Холодногорск, а затем в концлагерь, не узнав своих "прав и обязанностей папского нунция".
11. Листовка
Вася Маслеников нашел на улице листовку. Она была написана крупными печатными буквами, чернильным карандашом на листке бумаги из школьной те-тради.
Прочтя ее, Вася пришел в ужас и, как верный партии и советской власти комсомолец, сейчас же побежал в районную комендатуру НКВД. Содержание листовки было антисоветским. Ее анонимный автор называл Сталина и Ежова палачами русского народа и бешеными собаками, которых следовало бы поскорее повесить. В комендатуре листовку внимательно прочли и, выслушав Васю, поблагодарили его за бдительность, но домой не отпустили.
— Побудьте у нас несколько часиков до выяснения личности написавшего эту антисоветскую чепуху. Вы нам потребуетесь, как свидетель, — сказали ему.
И Вася был водворен в одиночную тюремную камеру…
Обещанные энкаведистами "несколько часиков" растянулись надолго. Прошло больше месяца, прежде чем Васю вызвали из одиночки.
— Домой? — радостно спросил он у надзирателя.
— Нет, на допрос, — ответил тот.
— Почему? Ведь я же не арестованный.
— Иди! Там тебе все объяснят, — хмуро бросил надзиратель.
Комсомолец был удивлен и взволнован, но быстро успокоился, сообразив, что его вызывают в качестве свидетеля. Однако, эти предположения не подтвердились. Войдя в кабинет следователя, он услышал от него совсем неожиданное требование:
— Ну-с, молодой человек, давайте говорить откровенно, без трепни. С кем из ваших приятелей вы писали антисоветские листовки?
Вася возмутился и потребовал объяснений. Следователь пренебрежительно махнул на него рукой.
— Брось трепаться. На конвейере все равно признаешься…
На "конвейере пыток" комсомолец действительно "признался" и "завербовал" пятерых своих приятелей.
Попав в Холодногорск и рассказывая его обитателям о своем "деле", Маслеников с недоумением и тоской спрашивал их:
— Почему энкаведисты так подло поступают? Ведь им точно известно, что ни я, ни мои друзья не писали этих проклятых листовок.
— Чудак ты, человек, — отвечали ему холодногорцы. —
— Но ведь я же не виноват! — восклицает он.
— Нет, виноват, — возражают они.
— В чем?!
— В комсомольской глупости. Не надо было антисоветскую листовку к энкаведистам носить.
12. Пропагандист американской полиции
Некоторые советские издательства в годы НЭП-а Выпускали из печати литературу, которая впоследствии получила название полицейской. В числе ее были выпущены "Приключения Шерлока Холмса" Конан Дойля, некоторые романы Эдгара Уоллеса, "Золотой жук" и "Преступление в улице Морг" Эдгара По и десятка два романов и повестей Д. О. Кервуда. Среди читателей на такую литературу был большой спрос. "Полицейские романы" раскупались в магазинах и брались из библиотек нарасхват, в то время, как многие произведения советских писателей, а тем более "классики марксизма" лежали на полках без движения.
В 1931 году все книжные магазины и библиотеки СССР подверглись варварской партийной чистке. Были изъяты, а затем сожжены книги сотен авторов. В первую очередь изымали и сжигали книги, написанные за границей, в том числе и "полицейскую литературу".
Не избежала чистки и библиотека большого села Петровского. Однако, библиотекарю Ивану Харитоновичу удалось спасти от сожжения с полсотни запрещенных книг. Ему было жаль отправлять на партийный костер романы Кервуда и Уоллеса, пользовавшиеся таким успехом у сельской молодежи, и поэтому он рискнул спрятать их от комиссии по чистке в библиотечном подвале.
Эти книги Иван Харитонович выдавал наиболее надежным читателям, предупреждая их при этом:
— С этой книжкой вы, пожалуйста, поосторожней. Читайте тайком и другим не давайте. Хотя в ней против советской власти и нет ничего, но все-таки литература запрещенная…
Так продолжалось до 1937 года. Читатели любили и уважали старого библиотекаря и никто из них на него не донес.
Когда начались "ежовские" аресты в селе Петровском, то у некоторых из арестованных, при обысках, были обнаружены романы Уоллеса и Кервуда. На листах книг стояла библиотечная печать. Ивана Харитоновича вызвали к районному уполномоченному НКВД.
— Кто вам разрешил заниматься пропагандой в пользу американской полиции? — задал вопрос уполномоченный библиотекарю.
— То-есть, как? — не понял старик.
— Почему вы даете читателям запрещенную литературу, восхваляющую деятельность американских полицейских учреждений?
— Позвольте! Ведь эти книги были напечатаны в Советском Союзе.
— Мало ли что печатали при НЭП-е. Тогда это разрешалось, а теперь запрещено. Те, кто печатал полицейскую литературу, давным-давно сидят в тюрьмах. А вас мы будем судить, как пропагандиста американской полиции, — заявил уполномоченный…