Люди советской тюрьмы
Шрифт:
— Да ведь такое нельзя скрыть от начальства! Оно все равно узнает! — в отчаянии воскликнул тюремщик.
— Ну, дело ваше. Действуйте, как хотите, — бросил вор, поворачиваясь к нему спиной…
Двое помощников старшего надзирателя вытащили труп Горлова в коридор. На том месте, где он лежал, осталась черная застывшая лужа крови…
Холодногорск не пострадал из-за убийства бывшего энкаведиста. Ни одного заключенного не подвергли за это репрессиям. Видимо, это убийство вполне соответствовало некоторым особенностям "повседневной оперативной работы" нового начальника краевого
Глава 7 ПОСЛЕДНИЕ ЦЫГАНЕ
Были в Холодногорске и цыгане. Человек пятнадцать из разных таборов. Двое стариков из них когда-то пели в цыганском хоре знаменитого ресторана "Яр".
Холодногорские цыгане много рассказывали мне о том, за что и почему в СССР арестовывают их соплеменников; рассказывали и о своих следственных "делах". В большинстве случаев это были "преступления" политически-юмористические и в рассказах о них факты смешивались и переплетались с цыганским тюремным фольклором…
— Глянь! Чего это цыган волосья на себе рвет?
— А это он торопится облысеть. Боится, как бы советская власть у него последние волосья не отобрала".
Такую шуточную поговорку сложил русский народ о цыганах в Советском Союзе.
А вот и другая поговорка:
"Табор цыгана ликвидировали, его коней коллективизировали, гитару национализировали, а шкуру в тюрьме изолировали".
О таком народном творчестве я разговорился с сидевшим в Холодногорске вожаком одного цыганского табора.
— Такие поговорки о вас правильны? — спросил я его.
Он ухмыльнулся и ответил:
— Правильные они, да не совсем.
— Почему?
— Советская власть у нас не все отобрала.
— Что же она вам оставила?
— А три буквы.
— Какие буквы?!
— Из русской азбуки. С, О и В. Это теперь цыганское тавро. Вроде лошадиного. Только лошадям его на шкуру ставят, а цыганам на следственные дела…
Цыгане для советской власти — люди опасные. Они кочуют, государственных границ не признают и в колхозы идти не хотят. Поэтому большевики организовали сплошную ликвидацию цыганских таборов. Цыган арестовывают и без суда отправляют в концлагери, а на папках с их очень коротенькими следственными делами пишут: "С. В." или "С. О." — начальные буквы слов: социально-опасный и социально-вредный. Иногда цыгане попадают в тюрьму и за конкретные, хотя и весьма диковинные преступления.
С каждым годом цыган в Советском Союзе становится все меньше. Они вымирают в тюрьмах и концлагерях, без вины виноватые перед коммунизмом.
— Мы для большевиков самые последние люди, — говорили мне холодногорские цыгане.
А в их новых песнях, которые я слышал в Холодногорске, звучали безнадежность и обреченность:
С юных лет я в тюрьме пропадаю И на волю мне выхода нет…" …В последнем таборе Последняя цыганка СвоюКочевал по Северному Кавказу цыган Кирила, всячески увертываясь от преследований советской власти. Наконец, власть его нащупала. В табор явились уполномоченные по подписке на "Заем индустриализации" и стали агитировать:
— Товарищи цыгане! Выполним наш долг! Все, как один, подпишемся на заем! По 300 рублей каждый.
— Какой такой заем? — спрашивает Кирила.
Уполномоченные объяснили ему. Послушал он, а потом ударил ладонями по голенищам сапог и закричал на весь табор:
— И что это за государства нищая такая! Даже у бедного цыгана грбши займае!
Цыгане отказались подписываться на заем. В тот же вечер весь табор был арестован, а впоследствии разослан по концлагерям. Кирилу, как зачинщика "антизаймового бунта", расстреляли.
Двое цыган ночью украли лошадей в совхозе № 25 близ Пятигорска. Разбиравший их дело судья вынес такой приговор:
"Подсудимые Степан Глотов и Яков Чалый, уводя ночью из конюшни совхоза лошадей, разбросали сбрую и позабыли взять с собой уздечки. А потому признаны виновными в бесхозяйственности и халатности…"
Вожака табора Никиту Цыганкова вызвали в отделение НКВД с определенной целью посадить затем в тюрьму. А Цыганков туда садиться не хотел. Поэтому он посоветовался с опытными людьми и они его научили, как нужно отвечать на вопросы энкаведистов.
Пришел цыган в отделение НКВД. Один из следователей его спрашивает:
— Кто твой отец?
Цыганков скрежещет зубами от злости на советскую власть, но отвечает, как по писаному:
— Наш дорогой вождь и учитель, товарищ Сталин.
— А кто твоя мать?
— Наша любимая советская власть.
— А кем бы ты хотел быть?
— Сиротой! — не выдержал цыган… В табор он не вернулся.
Весной голодного 1932 года, в станице Шелковской Кизлярского округа, нищая цыганка украла у колхозницы несколько печеных картофелин. Она вытащила их из печки горячими и сунула за пазуху своему 8-летнему сыну. Колхозница заметила воровство и подняла крик.
Сбежались соседи и отвели цыганку, вместе с сыном, в отделение милиции, находившееся поблизости. Там дежурный милиционер начал их допрашивать, но безуспешно. Не отвечают арестованные на его вопросы. Над головой милиционера висит большой портрет "отца народов" с усами и трубкой. Цыганенок смотрит на него испуганно и хватается за пазуху обеими руками.
Горячая картошка ему грудь печет. Плачет мальчишка и приговаривает:
— Ой, мамо, гупорыло… гупорыло. Цыганка со страхом косится то на портрет, то на милиционера и скороговоркой бормочет сыну:
— А я ж тебе говорила, Что беги до шатырыла Да положи на тарило И не будет гупорыло…
Прислушавшись к их разговору, милиционер закричал:
— Ага! Вы тут контрреволюцию разводите? Ну, это вам выйдет боком…
Спустя короткое время, в Кизлярском отделе НКВД цыганку и ее сына допрашивали "с пристрастием". В обвинительном заключении по их "делу" было написано: