Люди советской тюрьмы
Шрифт:
Только одного желает Максим Прохоренко — смерти; но ему не дают умереть. Он ожидал расстрела, а его приговорили к десяти годам концлагерей. Дважды в тюрьме он пытался покончить жизнь самоубийством: в первый раз повесился, во второй — остро наточенным краем железной пуговицы перерезал себе вены на руке. Обе попытки кончились для самоубийцы неудачей. Из петли его вынули, а вены залечили. Жизнь опротивела ему уже давно, с того дня, когда он, будучи 12-летним мальчишкой, предал своего отца в руки ГПУ…
В советской сельской школе и отряде юных
— Если ты видишь, что твой отец или мать, твои товарищи, знакомые и вообще любой человек являются врагами советской власти и вредят ей, сообщи о них органам ГПУ. Это твой долг юного пионера, будущего советского гражданина и строителя коммунизма. Советская власть оценит по заслугам твою классовую бдительность и готовность помогать взрослым в разоблачении врагов нашего социалистического общества. Будь таким, как Павлик Морозов. Докажи свою преданность делу коммунизма и ты станешь в СССР большим человеком.
Эта подлая система воспитания сексотов из детей действовала сравнительно на немногих школьников, но на Максима подействовала вполне. Влияние школы и пионерского отряда оказалось сильнее влияния семьи и 12-летний "будущий строитель коммунизма", пойдя по позорным следам Павлика Морозова, тоже предал отца. Он донес в ГПУ, что его отец антисоветски настроен, ругает власть, и скрыл от обложения налогом шесть пчелиных ульев. Прохоренко-старшего по доносу сына арестовали. На очной ставке с ним, а затем и перед судьями Максим был главным его обвинителем.
Виновным себя Прохоренко не признал и свое "последнее слово подсудимого" закончил таким обращением к сыну:
— А тебя, сынок, пусть Бог накажет так же, как наказал меня. Я не проклинаю тебя, но в молитвах, до самой смертной кончины, буду просить Господа Бога, чтобы Он поступил с тобой по-справедливости. И с этого дня, когда ты в последний раз свидетельствовал против родителя, пусть жизнь твоя станет горькой…
Прохоренко был осужден на десять лет лишения свободы. Горькая жизнь у Максима началась в тот же день. Когда он возвращался с последнего судебного заседания домой, его встретили на улице соседские мальчишки и стали дразнить:
— Максимка-гепеушник! Отца засудил. На красный ошейник отца променял. Гепеушный Максимка!
Он ввязался в драку с ними и был избит. Мать, увидев избитым вернувшегося домой сына, не проявила никакого сочувствия к нему. Наоборот, она высказала сожаление, что ему мало досталось от мальчишек:
— Так тебе и надо. Жаль, что больше не всыпали. Таких пащенков и предателей, как ты, до полусмерти бить надо.
Смыв кровь с лица, он попросил
— Покормишь ты меня? — повторил он вопрос.
— Не за что тебя кормить, — сказала она. — Вон на полке хлеб. Бери сам, режь и ешь.
Максим отрезал хлеба и начал есть. Мать села за стол и заговорила медленно и тоскливо:
— Чужой ты мне стал, Максимка, как отрезанный ломоть. Видеть тебя не могу. Противно с тобой рядом быть. Ушел бы ты из дому.
— Куда? — спросил он, перестав жевать хлеб.
— А куда хочешь. Хоть к своим пионерам, — ответила мать.
— Не пойду. Это и моя хата тоже.
— Ну, не хочешь и не надо. Живи, как чужой, — сказала мать…
И Максим, в хате преданногоим отца, стал жить, как чужой. Дни и вечера он проводил в школе, пионерском отряде и на улице. Приходил домой поздно ночью и, пошарив на полке, отрезал ломоть хлеба и ел; когда хлеба там не было, ложился спать голодным. Утром старался уйти из дому пораньше, чтобы не встретить мать. В их редкие встречи она не разговаривала с ним, ни о о чем его не спрашивала, совершенно не интересовалась, где бывает и чем занимается ее сын. Мать просто не замечала своего сына.
Только три месяца такой жизни смог выдержать Максим, а потом ушел из дому навсегда. Ночевал то у одного, то у другого из своих товарищей, но их родители относились к нему весьма неприветливо. Никто не хотел терпеть в своем доме или квартире "последователя Павлика Морозова"; каждый считал небезопасным для себя жить вместе с доносчиком и предателем. Некоторые из родителей товарищей Максима, провожая его утром после ночевки, прямо говорили ему:
— Ты к нам, пожалуйста, больше не приходи. Ищи себе другую компанию.
Он пробовал устраиваться на ночлег в сельском клубе, где по вечерам юные пионеры проводили "сборы отряда". На первых порах это ему удавалось, но вскоре заведующий клубом ночевки запретил:
— Клуб не ночлежка. Ночевать здесь нельзя.
— Что я тут место пролежу? — угрюмо спросил Максим.
— Место не пролежишь, а вообще не разрешается. Тем более тебе.
— Почему это мне "тем более"? — удивился Максим.
— Ты теперь социально-чуждый элемент, поскольку твой отец осужден по 58-й статье и выслан в концлагерь.
— Так ведь я же сам! — воскликнул бездомный пионер и осекся, не закончив фразы.
— Ну, это меня не касается, сам ты или не сам, — зло сказал заведующий клубом, хорошо знавший историю Максимова предательства, — только, чтоб я тебя по ночам в клубе не видал. Иначе заявлю участковому милиционеру..
Спустя полтора года Максима исключили из пионерского отряда, а затем и из школы, как "сына осужденного контрреволюционера". По этой же причине его не приняли в комсомол, куда он подавал заявление. Напрасно доказывал он сельскому комитету ВЛКСМ, что сам "разоблачил отца, бывшего врагом советской власти". Выслушав Максима, ему сказали: