Люди среди людей
Шрифт:
– Я и сам долго не мог понять, что ему надо. Пока он не спросил меня, сколько я хочу за противохолерную вакцину. Пришлось ответить, что дешевая распродажа уже состоялась на прошлой неделе, и он укатил, кажется не очень довольный.
– Лили предлагал купить у вас право на производство вакцины?
– Да.
– И вы отказались?
– В голосе Ру зазвучала тревога. Он уже вышел из оцепенения, вызванного смертью больного, и теперь какое-то новое обстоятельство взволновало его.
– Вы действительно отказали ему, Вольдемар?
– Ну конечно, доктор. Ведь мы передаем вакцину России. Вы же сами писали принцу…
– Но разве я вам ничего не говорил?
– О чем?
–
Владимир замер. Значит, долгожданное письмо пришло. Почему же Ру смотрит на него таким странным, виноватым взглядом?
– Ах, Вольдемар, вы не должны на меня сердиться. Этот больной совершенно выбил меня из колеи. Я забыл сказать вам… Письмо пришло еще перед обедом. Они отказываются. Совершенно. Прислали какое-то несуразное объяснение с ссылкой на неудачи Феррана. Но это все полбеды. Главное, что из-за меня вы отказали этому англичанину. Ах как скверно! Может быть, с ним еще можно побеседовать? Я сам готов…
Выскользнувшая из рук недомытая пробирка со звоном покатилась по столу. Петербург отказал? Но это невозможно! В сегодняшнем номере «Киевлянина» снова длинный список жертв холеры.
Как же так? С письмом из России связаны все планы, надежды, мечты, все… Отказ - значит, снова нельзя вернуться домой. Значит, опять чужбина. А он уже написал старику в Бердянск о скорой встрече. Как же так можно?
Вопросы, вопросы… Как пузырьки в сельтерской, они всплывают, всплывают и лопаются - без ответа.
Но о чем это так волнуется шеф? При чем тут Лили? К черту Лили! К чертям его деньги! Ничего из своих опытов Хавкин не собирается держать в тайне. Секретность в науке - преступление против науки. В сегодняшней же вечерней газете каждый сможет прочитать, как готовится вакцина. А кому не ясно, пусть приходит в лабораторию и узнает любые детали.
Ру все еще сидит у окна в своей странной, застывшей позе. Вид у него совсем убитый.
До конца рабочего дня еще три часа, но Владимиру невыносимо больше оставаться в лаборатории. Ему хочется побыть одному, унять обиду, которая не дает забыть о случившемся. Шеф не возражает. Пожалуйста, пожалуйста. У него виноватые глаза. Конечно, доктор думает, что если бы он вовремя рассказал о письме из Петербурга, то Хавкин просто поладил бы с Лили.
На последней площадке лестницы, где утром он встретил Клера, Владимир вспоминает о вечернем выпуске «Иллюстрасьон». Поздно. Никому не нужны ни обещанные журналистом добровольцы, ни призрачная газетная слава, которую Клер рекомендовал не презирать хотя бы ради успеха научных исканий… Чепуха!
Все эти побрякушки Владимир готов променять на одно слово правды: почему все-таки в Петербурге отвергли вакцину? Несмотря на письмо Пастера, несмотря на все разгорающийся пожар эпидемии. Почему?
XII
29 июня в Петербурге состоялось частное собрание представителей медицинской науки для обсуждения вопроса о предохранительных прививках азиатской холеры по способу, предложенному ассистентом проф. Ру в Институте Пастера г. Хавкиным.
В совещании участвовали директор Императорского ипститута экспериментальной медицины тайный советник Э. Ф. Шперк, главный военно-медицинский инспектор почетный лейб-медик тайный советник А. А. Реммерт, лейб-педиатр тайный советник К. А. Раухфус, СПБ столичный врач-инспектор Г. Баталии. Главный врач городской барачной больницы Н. И. Соколов, управляющий медицинским департаментом д-р Епифанов, бактериологи Рапчевский, Левин и др. Присутствовавшим были прочитав ны письма, полученные
Ввиду этого выражено было мнение, что следует ограничиться пока лабораторными исследованиями; опыты на людях следует делать разве только в тех местностях, где холера эпидемична (постоянна), например в Сиаме.
Собранию было предложено также высказаться по вопросу: следует ли пригласить в Петербург проф. Ру и г. Хавкина, но г. Соколов и некоторые другие участники заседания заметили, что лабораторные опыты и клинические наблюдения можно производить у нас и без участия проф. Ру и г. Хавкина.
«Новости и биржевая газета» № 207 С.-Петербург, 30 июля 1892 года.
XIII
Так поступают даже очень сильные животные: раненные, они стремятся уйти в свою нору.
Владимир шагает через две ступени. С площадки четвертого этажа в его мансарду ведет крутая винтовая лестница. За три года в Париже по Рю Вожирар, 8 он не раз проклинал это цирковое сооружение. Но сейчас преодолевать железные виражи даже приятно: крутой подъем отнимает силы, которые он сам жаждет израсходовать. Да, его больно ранило. Но, вместо того чтобы обескровить, ослабить, проклятое письмо пробудило волну яростного возмущения. Не надо быть мудрецом, чтобы понять, почему они не впустили его домой. Трусы! Анненков прав: крушить надо эту машину, а не поправлять, не подмазывать ее.
Душевное напряжение передалось мускулам. Во всем теле забродила, ища выхода, незнакомая злая сила. Щелкнул ключ. Владимир остановился посреди своей каморки. Окно-табакерка пропускает неяркий сумеречный свет. Пахнет пылью и перегретой за день железной крышей. Тишина. Снизу не долетает ни звука. Как в тюремной камере. Надо чем-то заняться. Немедленно. Только бы двигаться, только бы отвлечь себя от петербургской гнусности. Генеральную уборку, что ли, учинить? Разобранная на летнее время чугунная печурка с коленами ржавых труб загромождает целый угол и без того крохотной комнаты. Долой ее отсюда - на чердак, на площадку, куда угодно. Грохоча трубами, Хавкин поволок печь по лестнице. На мгновение ему вспомнилось, что промозглыми зимними вечерами старуха печь была его единственной защитой от холодного ветра, откровенно свистевшего в бесчисленных щелях мансарды. Следующей зимой его здесь уже не будет. Все равно куда - на Мадагаскар, в Лапландию… Он поедет в любое место, где нужны бактериологи, где он сам кому-нибудь нужен.
Чтобы намочить веник и тряпку, пришлось спуститься на третий этаж к крану. По винтовой лестнице вниз и вверх. Неплохая нагрузка! В квартире за 20 франков в месяц не приходится рассчитывать на удобства. Одна радость: никто не рискует подниматься на «голубятню», кроме хозяйки в дни платежей. Умри он там, наверху, жильцы нижних меблированных комнат узнали бы о его кончине не раньше, чем через неделю. Да и то, если папаша Саше забеспокоится и пошлет кого-нибудь из института проведать. Ну, это-то удовольствие он доставит им не скоро.