Люди среди людей

Поповский Марк Александрович

Внешне речь выглядела краткой и деловитой. Явно довольный произведенным эффектом, доктор Вир сел и скромно потупил глаза. Хавкину это смирение напомнило, как в индийской глуши охотятся с дрессированными змеями. Охотнику не нужны ни капканы, ни ружье. Он лишь выпускает ядовитую гадину из своей корзинки и спокойно ожидает, когда в чаще леса прозвучит предсмертный крик ужаленного животного. После этого остается только отправляться на поиски мертвого зверя. Дать чуме свободу? Ослабить карантин? Даже равнодушные городские чиновники не могли спокойно принять такое предложение. Собрание загудело, зашелестело бумагой, задвигалось. Все поняли: Вир бросил директору крючок с наживкой. Клюнет или не клюнет? Минуту назад равный среди равных, доктор Вир стремительно рос на глазах своих коллег. Смел. Ловок. Конечно, с точки зрения недавних открытий бактериологии, его идея - абсурд, более того - преступление. И недели

не пройдет, как чума, не сдерживаемая карантинными запретами, доберется до Европы. И в первую очередь опасность обрушится на такие порты, как Лондон, Марсель, Гамбург.

Но почему же на физиономии мистера Гарвея не дрогнул ни один мускул? Неужели перспектива зачумления Европы его не волнует? Или он согласен с Виром? Согласен?! Присутствующие продолжали перешептываться, но постепенно на их лицах вместо сарказма начало выплывать раздумье, жесты стали более спокойными, более округлыми. Кто знает… В таких делах нельзя рубить с плеча… Может быть, господин главный медицинский директор имеет особые указания? Что ж, в столице многое виднее, чем в провинции… Судьба имперской торговли… Высшие государственные интересы. Шум за столом медленно замирал. Идея доктора Вира, минуту назад казавшаяся лишь хитрым ходом удачливого карьериста, вдруг стала терять свои грубые, непристойные формы, смягчилась, обрела право на существование. Докладчики, выступающие следом, не переставая ловить бесстрастный взгляд главного медицинского директора, на всякий случай уже говорили «о плане нашего коллеги доктора Вира». Одни одобряли «план», другие находили некоторые недостатки в частностях, но никто уже не смел прямо заявить, что король - гол, что отказ от карантина в конце концов раздует чумной пожар до размеров мирового бедствия.

За этой игрой, где каждый стремился лишь не оказаться в меньшинстве и не высказать точки зрения, которую потом осудят, присутствующие все больше удалялись от той цели, ради которой собрались. Число умерших и зараженных, количество жителей, помещенных в госпитали и выселенных в лагеря изоляции, стали служить докладчикам только материалом для доказательства своей правоты. Они с самым серьезным видом, как о чем-то очень важном, вспоминали, кто, когда и что именно произносил в общественных местах и личных беседах о чуме вообще и карантинной системе в частности. Забыв о мучительной духоте и жажде, чиновники - врачи и не врачи - наперебой просили предоставить им слово для разъяснения, дополнения и опровержения.

Следить за всей этой возней не хватало сил: Хавкин чувствовал, как слабеет с каждой минутой. Жар, сначала едва заметный, нестерпимым пламенем жег щеки, сушил губы, глаза, рот. Смысл прений то и дело ускользал от него. Наконец Вилкинс дал слово доктору Сюрвайеру. Хавкин напряг внимание. Сейчас впервые в официальном учреждении прозвучит сообщение о противочумной вакцине. Готовой вакцине. Единственном средстве, которое может действительно пресечь эпидемию.

Старик начал хорошо: обошел тему, вокруг которой разгорались до сих пор страсти. Заявил, что он только врач и обеспокоен главным образом тем, как предупреждать и лечить чуму. Центральный медицинский колледж имеет на этот счет два весьма обнадеживающих предложения. Пока речь шла о «большом желтом лекарстве» от чумы, которое вот уже пять веков готовят тибетские врачи, публика слушала внимательно. Но, упоенный общим вниманием, Сюрвайер забыл о лекарствах и заговорил о высоких заслугах перед здравоохранением города Центрального колледжа и лично его, Сюрвайера, как научного руководителя этого учреждения. Тотчас терпение слушателей истощилось (здесь все охотно говорили о себе и весьма неохотно выслушивали о других), и жужжание посторонних разговоров начало заглушать голос докладчика. Присутствующие даже не заметили, как доктор Сюрвайер вернулся к вопросам лечения и профилактики, как заговорил о противочумной вакцине, об удачных опытах с крысами и кроликами. Хавкин огляделся вокруг. Это был абсолютный провал. Вилкинс с отсутствующим видом молчал, очевидно размышляя о неприятностях, которые сулит ему приезд директора. Сам Гарвей, все с той же миной преувеличенного внимания, глазел вдаль. Остальные сидели, развалясь в креслах, и явно ожидали, когда доктор Сюрвайер исчерпает свой регламент. Только один человек на веранде слушал внимательно, хотя его, казалось бы, меньше всего должна была интересовать проблема противочумного иммунитета. Это был генерал Гетакр - начальник бомбейского гарнизона. Положив красивую холеную голову на сжатый кулак, генерал не сводил глаз с Сюрвайера. Было что-то барски-пренебрежительное, даже оскорбительное во всей его позе, в полуопущенных веках и торчащих, как у кайзера Вильгельма, усах. И все же он слушал и даже время от времени делал какие-то пометки в лежащей перед ним записной книжке.

Хавкин мимоходом подивился странным интересам генерала, отнюдь не блещущего интеллектом и знаменитого главным образом своими расправами над местным населением.

Но Гетакр вовсе не собрирался делать секретов из своих симпатий и антипатий.

Едва получив слово, он вознес над столом свой величественный торс и, поигрывая голосом, выложил присутствующим все, что он думает.

– Все ваши лекарства, как желтые, так и иных цветов, все эти сыворотки и вакцины не более как детская игра, граничащая с шарлатанством. Призывы против карантина преступны, заигрывание с населением в такой момент - политическое предательство. Победу над чумой принесут не препараты медиков и не полумеры гражданской администрации, а полиция и гарнизон, - я заявляю об этом со всей ответственностью.

Если бы на лакированный стол заседания рухнула чугунная плита, это произвело бы на присутствующих значительно меньшее впечатление, чем первые фразы генеральской речи. Чиновники городского управления и прежде знали, что прославленный организатор нескольких карательных экспедиций не сдержан на язык и презирает гражданских. Но то, что он заявил сейчас, выходило за рамки не только этикета, но простого приличия. Публика за столом нахохлилась. Но Гетакру как будто доставляло удовольствие дразнить своих слушателей. Тем же издевательским тоном, нисколько не стесняясь присутствия гостя из Калькутты, он сказал, что, пока существует дарованное ее величеством добавление номер три к акту об эпидемических болезнях, а он, бригадный генерал Вильям Гетакр, остается на посту гарнизонного командира и руководителя Чумного комитета, каждый пункт этого документа будет неукоснительно исполняться. Что же касается господ медиков, то единственная просьба к ним состоит в том, чтобы они не мешали комитету выполнять возложенные на него серьезные обязательства,

– Вы считаете, генерал, что до сих пор врачи города мешали вам?

Двадцать голов быстро повернулись к «вершине» стола: вопрос задал сам директор Гарвей.

– Да, сэр, - последовал незамедлительный ответ.
– Они продолжают вмешиваться в мои функции даже здесь, оспаривая право Чумного комитета производить розыск больных и дезинфицировать помещения, навязывая нам какие-то сомнительные лекарства и вакцины.

Теперь обиделся Сюрвайер:

– Почему же «сомнительные»? Откуда у вас эти сведения?
– Доктор почуял всеобщее недовольство генеральской грубостью и попытался атаковать Гетакра.
– Конечно, начальник гарнизона не имеет ни малейшего представления о том, чем занимаются в лабораториях Центрального медицинского колледжа. Иначе он знал бы…

Но генерал не стал выслушивать нотаций. Его место за столом приходилось прямо напротив кресла Сюрвайера. Он слегка перегнулся, и его холеное лицо оказалось в непосредственной близости к физиономии врача. Сюрвайер слегка отпрянул от неожиданности, а генерал, не давая ему опомниться, в упор спросил:

– Вы слышали сегодня на рассвете перестрелку под окнами вашего дома со стороны переулков?

– Да… Но какое это имеет отношение…

– Слышали или нет?

– Слышал, но…

– И вы, конечно, осведомлены о том, что группа злоумышленников, нарушающих приказ губернатора о похоронных справках, укрылась в помещении вашего колледжа, дабы скрыться от полиции?… Ах, не осведомлены! Тогда позвольте заметить вам: я лучше знаю, что происходит в стенах Центрального медицинского колледжа, нежели вы, заместитель директора.

Сюрвайер не нашел что ответить. Растерянный и побледневший, он только открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная на песок. Но генерал больше не интересовался поверженным противником. Повернувшись в сторону главного медицинского инспектора, он, будто продолжая начатый разговор, невозмутимо пояснил:

– И не подумайте, сэр, что случай, подобный тому, что произошел сегодня утром, - редкость. Ничуть. Для нашего города это стало закономерностью. Некоторым медикам по их политическим воззрениям значительно ближе интересы местных экстремистов, нежели законные распоряжения администрации ее величества. Скажу вам больше, сэр, С тех пор как среди сотрудников Медицинского колледжа появились некоторые нелояльные иностранцы, я опасаюсь только одного: как бы к чуме в Бомбее не присоединилась холера. Я кончил, сэр.

Гетакр величественно опустился на свое место. В наступившей тишине было слышно, как полковник Вилкинс что-то быстро шепчет на ухо директору Гарвею. Тот утвердительно кивнул, и Вилкинс торопливо объявил, что заседание прерывается до завтрашнего дня. Загремели отодвигаемые кресла. Хавкин взглянул на часы. Было тридцать пять минут четвертого. На единственном листке бумаги, который лежал перед ним в течение всего заседания, стояла колонка цифр и значилось несколько слов, набросанных по-русски: