Люди сумрака
Шрифт:
— Итак, Игру ты прошла, — медленно сказала она, пропустив мои слова мимо ушей. Ничего другого я и не ожидала. — Ты хотела найти ответы.
— Да. Как маг и как полицейский. — Я показала значок. Впрочем, вряд ли для той, что умела читать чужие воспоминания, это стало откровением. — Как мне вас называть?
— Скаа.
Вряд ли имя настоящее, но это сейчас мало меня интересовало.
— Я взяла с собой рисунок женщины, которая недавно была убита…
— Можете оставить его себе, — сухо бросила черноволосая.
Моя рука, потянувшаяся к карману кожаного
— Я знаю, кто она такая. Перед каждой Игрой мы, ее создатели, соединяем наши сознания наподобие паутины. Каждый из нас видит то, что в этот момент видят другие.
— И сколько же вас? — не удержалась я.
Скаа предпочла сделать вид, что вопрос не услышала. Похлопав себя по бокам, выудила откуда-то сигарету. Щелкнула зажигалкой, с наслаждением затянулась.
— Раньше она часто принимала участие в Игре, но я не видела ее уже около полугода. Не одаренная, определенно. А вот ее возлюбленный…
— Возлюбленный? — заинтересовалась я.
— Интересный дар у него, необычный. Прежде не встречала таких. Его картины — это зеркальное отражение его души. Когда он несчастлив, они ужасны. Когда счастлив и переполнен эмоциями — они прекрасны. Он — истинный творец. Такие, как он, тонко чувствуют окружающую реальность, они зависимы от эмоций, и не могут довольствоваться серостью и обыденностью. Им нужны краски, переживания, кипящий в крови адреналин.
— Кто он такой?
— Дэймон Спаркс, местный художник. Убитая, та, что скрыта под иллюзией — Алесса Вингтон. Они познакомились на Игре, и на последующие Игры приходили всегда вдвоем. Потом так же неожиданно пропали с моих глаз, оба.
Художник, зависимый от эмоций и переживаний. Мог ли он убить свою возлюбленную?
— Вы же видели воспоминания Дэймона Спаркса, да и человеческие эмоции вы наверняка читаете как открытую книгу… Он действительно любил… Алессу?
— Безумно, даже отчаянно. — На губах Скаа появилась улыбка — задумчивая, едва ли не мечтательная. — Между ними всегда существовала некая связь. Они всегда представлялись мне двумя половинами единого целого…
— Дэймон мог бы наложить иллюзию? Вообще способен на это?
Скаа покачала головой.
— Обычно дар имеет лишь одну грань. К тому же магов-отшельников в Дейстере не так уж и мало.
— Не сомневаюсь, — пробормотала я. Тем хуже для меня — преследуемые церковью, они привыкли скрываться. — Когда вы заглядывали в воспоминания Алессы Вингтон, не было ли в них кого-то, кто мог бы желать ей зла? Быть может, она с кем-то ссорилась или кого-то боялась?
— Ссорилась, с отцом, — равнодушно бросила Скаа. — Ему совершенно не нравился ее нынешний ухажер, он считал, что она достойна лучшего.
Я хмыкнула.
— Знаете, ваши умения заглядывать человеку в голову очень бы пригодились полиции.
— Да, если бы только церковь не называла таких, как я, детьми Сатаны.
Мы помолчали. Скаа, чуть запрокинув голову, выпускала из приоткрытых губ струйки дыма. Я записала все сказанное ею в блокнот.
— Зачем вы создали Игру?
Кажется, мой неожиданный вопрос немало удивил черноволосую.
— Игра приносит неплохие деньги.
— Но дело ведь не только в этом?
— Не только, — спокойно согласилась она. — Игра — это свобода. Для нас, ментальных магов, магов-иллюзоров, магов-стихийников. Мы устали от гонений, и это — наш способ проявить свою силу. Те, кто участвует в Игре, никогда о нас не расскажет.
— Потому что это либо сами одаренные — такие, как я, либо те, за кого поручились другие одаренные. Вот зачем вам нужны «рекомендации».
— Верно, — согласилась Скаа. — Только здесь и только так мы можем быть самими собой. Мы погружаемся в сознание одиночных участников Игры и моделируем для них иллюзорную реальность. Сообща создаем ирреальные дома, города или области мира вроде пустынь и джунглей, где участникам Игры предстоит бороться за выживание.
— То есть создаете изумительно правдоподобные иллюзии, — задумчиво протянула я. — Что для вас, создающих целые миры, стоит придать умершей женщине черты лица той, что никогда не существовала?
Скаа наградила меня долгим холодным взглядом. Всю ее расслабленность и дружелюбие как ластиком стерли.
— Никто из нас не имеет к этому никакого отношения.
— Правда? — спокойно спросила я.
— Потопишь нас — и потонешь вместе с нами, — прошипела Скаа.
— И не собиралась, — резче, чем планировала, ответила я.
— Надеюсь, — голос смуглокожей одаренной не потеплел ни на градус. — Просто помни — я знаю о тебе все.
Я захлопнула блокнот, неторопливо положила его в карман.
— Было приятно пообщаться, — развернувшись, неторопливо направилась прочь. Спину мне прожигал взгляд Скаа.
На обратной дороге домой в такси я слегка задремала — сказалось напряжение последних недель. Проснулась с колотящимся сердцем, когда водитель просигналил зазевавшейся на дороге собаке.
— Мамочка! — Лори выбежала из кухни, звонко поцеловала меня в подставленную щеку.
— Как успехи в школе?
— Хорошо.
Фраза была исключительной формальностью: Лори — умничка, и очень старательная. Даже кошмары, большинство из которых, к счастью, она не помнила, не мешали ей прилежно учиться. Всего полчаса непринужденной болтовни за ужином — и все мои тревоги бесследно растворились. Вместе, вдвоем, мы справимся с любой напастью.
Зазвонил телефон. Сердце ухнуло вниз — Феликс. С того дня, как я убежала от него, как от прокаженного, мы толком не общались, обмениваясь исключительно рабочими фразами. И — ни слова о произошедшем. Я не чувствовала необходимости извиняться или что-либо объяснять, потому что не чувствовала себя виноватой — я ничем не обязана ему. Но это не отменяла того факта, что каждый раз глядя на него, я ощущала странную горечь. Что случилось бы, позволь я себя поцеловать? Это так бы и осталось приятным завершением приятного вечера или стало бы началом чего-то нового? И каждый раз я отвечала самой себе — теперь уже я этого не узнаю.