Люди в красном (сборник)
Шрифт:
– Для католика – нет. Наша доктрина не предусматривает реинкарнацию. Не могу сказать, как вопрос решили бы другие веры. Но, судя по твоим словам, здесь не очень-то и нужна реинкарнация. Как ни определяй, первая женщина – самостоятельный, полноценный человек.
– Ладно, – соглашается Саманта.
– Помни, я всего лишь высказал свое мнение. Ели хочешь официальное заключение церкви, мне придется обратиться к папе римскому. Думаю, процедура слегка затянется.
Саманта улыбается:
– Не стоит. Ты мне ответил, и притом хорошо. Ты мне помог. Нейл, спасибо большое.
– Всегда рад. А ты не могла бы объяснить, к чему
– Сложно объяснить.
– Сдается мне, ты собираешь материал для фантастического рассказа.
– Да, очень похоже на то, – отвечает Саманта.
Дорогой!
Добро пожаловать на Циркерию! Знаю: Коллинз загнала тебя работой по проекту, так что я не увижу тебя перед тем, как спущусь на поверхность планеты для переговоров. Я в группе охраны капитана. Он считает, что дело предстоит скучное и утомительное. Не трать на работу ни секунды больше, чем требует Коллинз. Встретимся завтра!
Целую-целую, люблю-люблю.
P. S. Целую!
P. Р. S. Люблю!
Саманта покупает принтер и чернила на две сотни долларов, распечатывает письма и фотографии, переданные ей месяцем раньше. Странный проектор, как и было обещано, загадочно испарился, превратился в кучу мелких обломков и пыли, исчезнувшую в течение часа. Но перед тем как проектор исчез, Саманта сняла на свою маленькую цифровую камеру все письма и видео. Не раз просмотренные и прочитанные файлы остались на карте памяти в камере и на жестком диске компьютера. Распечатывала Саманта их для другой цели. Совершенно.
Распечатка занимает пятьсот листов. На каждом – письмо от Маргарет Дженкинс либо ее фото. Не вся жизнь Маргарет – но подробное описание той части, какую она провела с мужем. Описание дней, прожитых в любви и ради любви.
Саманта поднимает эту кипу бумаги и несет к купленному ради того портативному шредеру. Сует в него по листу за раз. Обрезки выносит в свой маленький задний двор и кладет в небольшой металлический бак для мусора, тоже купленный именно с этой целью. Слегка уминает бумагу, зажигает спичку и сует в бак, удостоверяется, что бумага занялась. Когда разгорается, Саманта прикрывает бак крышкой, чтобы не разлетались пылающие клочки, оставив щель для притока воздуха.
Бумага превращается в пепел. Саманта открывает крышку и высыпает на тлеющие остатки ведро песка с пляжа. Затем идет в дом и приносит с кухни деревянную ложку, размешивает ею песок с пеплом. Потратив на это несколько минут, Саманта переворачивает бак и аккуратно высыпает смесь в ведро. Закрывает ведро крышкой, ставит в машину и едет к Санта-Монике.
Здравствуй!
Я не знаю, как звать тебя. Не знаю, прочтешь ты это и поверишь ли, прочтя. Но я буду писать так, как если бы ты обязательно прочитала и поверила. Иначе писать смысла нет.
Ты – источник радости всей моей жизни. Ты меня не знала и не могла знать. Но это неважно. Ты – все. Без тебя женщина, ставшая моей женой, не была бы тем, кем стала
Но за это краткое время ты дала ей жизнь. В моем мире она разделила свою жизнь со мной и дала смысл моей жизни. А когда она перестала жить – перестал жить и я. Я уже несколько лет всего лишь существую.
Но я хочу вернуться к жизни. Я знаю: она хотела бы, чтобы я вернулся к жизни. И для этого я должен отдать ее жизнь тебе. Вот она.
Хотел бы я, чтобы ты ее знала. Хотел бы, чтобы ты говорила с ней, смеялась с ней и любила ее, как я. Сейчас это невозможно. Но, по крайней мере, я могу показать, что она значила для меня, как жила со мной и делила жизнь.
Я не знаю тебя и никогда не узнаю. Но я верю – мне нужно верить, – что большая часть ее произошла от тебя и до сих пор живет в тебе. Моей жены нет, но я утешаюсь тем, что где-то есть ты. Я верю, что все хорошее в ней, все то, что я любил в ней, живет в тебе. И я надеюсь, что в твоей жизни есть любовь, какая была у нее. Мне нужно надеяться, что ты любишь так или, по крайней мере, можешь любить так, как она.
Я мог бы написать и больше, но мне кажется, что лучший способ все объяснить – попросту показать. Потому я показываю. Вот она.
Мою жену звали Маргарет Элизабет Дженкинс. Спасибо за то, что ты дала ее мне, спасибо за то время, что она провела со мной. Теперь она снова твоя.
С любовью,
Саманта Мартинес стоит по щиколотку в океанской воде неподалеку от пирса Санта-Моники и разбрасывает останки жизни Маргарет Дженкинс над местом, куда та однажды приедет в медовый месяц. Саманта не торопится. Медлит перед каждой новой пригоршней смеси песка и пепла, вспоминая слова Маргарет, ее жизнь и ее любовь, повторяя, осаждая в памяти, позволяя им сделаться частью себя – то ли впервые, то ли снова.
Закончив, оборачивается и видит человека на пляже, он наблюдает за ней. Она улыбается и идет к нему.
– Вы рассыпали пепел, – говорит он.
Это скорее не вопрос, а утверждение.
– Да.
– Чей?
– Моей сестры. В некотором роде.
– В некотором роде?
– Это сложно объяснить, – произносит Саманта.
– Я соболезную.
– Спасибо. Она прожила хорошую жизнь. Я рада, что стала ее частью.
– Наверное, ничего более неподходящего нельзя сказать в такой момент, но… Клянусь, я вас где-то видел!
– Да, и вы кажетесь мне знакомым.
– Честное слово, мне и в самом деле показалось, что вы – актриса. Я не ошибся?
– Нет. Я снималась когда-то.
– Случайно, не в «Хрониках „Интрепида“»?
– Да. Однажды.
– Вы не поверите – но я играл мужа вашего персонажа!
– Я знаю.
– Вы меня помните?
– Нет. Но я знаю, как выглядит ее муж.
Мужчина протягивает руку:
– Я Ник Вайнштайн.
– Здравствуйте, Ник, – говорит она, пожимая его руку. – Я Саманта.