Людовик XI. Ремесло короля
Шрифт:
Однако Людовик очень скоро занялся привлечением на свою сторону парижан — городских нотаблей и высших государственных чиновников. Он покинул королевский дворец на острове Сите и поселился в отеле Турнель, рядом с крепостью Сент-Антуан. На следующий день он отправился ужинать со своими придворными дворянами к Гильому де Корби, советнику Парламента, который той же ночью был назначен первым председателем парламента Дофине. На этом ужине присутствовали «несколько девиц и честных горожанок», и в последующие дни король «устраивал почестен пир» в разных местах Парижа. Умный политик, он этим ограничился. Он не мог надеяться на то, что весь город падет к его ногам за кое-какие милости, и не чувствовал себя там в безопасности, по меньшей мере безраздельным владыкой. Париж оставался неконтролируемым, непредсказуемым и даже опасным. 25 сентября король поселился в Туре — гораздо более спокойном городе, и оставался там до середины января. Именно в Туре и близлежащих замках — Амбуазе, Шиноне, Лоше — он действительно взял в руки бразды правления, держал совет, свободный от всякого подчинения, и твердой рукой и с упорством, в котором ему не отказывает ни один современник, вел насыщенную дипломатическую деятельность.
Он выступил в
Со смертью арагонского короля Альфонса Великодушного в 1458 году разразился бурный спор о престолонаследии, в котором брат короля Хуан II противостоял своему пасынку Карлосу де Виане, поддерживаемому королем Франции. Карлос был захвачен в плен и умер в сентябре 1461 года при обстоятельствах, показавшихся его сторонникам подозрительными. Известие о его кончине тотчас вызвало настоящую гражданскую войну между сторонниками Хуана II и городскими дружинами, в особенности барселонцами. Людовик XI усмотрел в этом прекрасный предлог для вмешательства; он написал каталонской депутации, заявив, что «разгневан и удручен» смертью Карлоса; пообещал ей «помогать, выручать и защищать ото всех и против всех»; отправил с посольством Анри де Марля, парижского нотабля. Но каталонцы отказались признать короля покровителем своей общины и отделались от посланника общими словами: им вовсе не улыбалось попасть в зависимость от Франции, которая, хоть и принимала на себя важные обязательства, угрожала их свободам. Тогда Людовик обратился к Хуану II, который не заставил себя упрашивать. Гастон де Фуа, женатый на его дочери, заключил договор о союзе, подтвержденный Людовиком XI в Совтере 3 марта 1462 года. 9 мая в Байонне Хуан II уступил ему за помощь в виде семисот копий и двухсот тысяч флоринов доходы с графств Руссильон и Серданья, под гарантию права занимать замки Перпинь-ян, Коллиур и Бельгард.
На деле король просто-напросто завладел обоими графствами. Его армия в десять-двенадцать тысяч человек под командованием Гастона де Фуа форсировала в ночь с 9 на 10 июля Сальское ущелье и взяла штурмом крепости, контролировавшие другие перевалы (Ларок, Ла Жункера, Рокаберти). Жители Перпиньяна сначала пытались сопротивляться, предпочитая «быть под турком, чем под королем Франции», но потом покорились, равно как и Коллиур, Тюир и Эльн. Однако королевская армия потерпела неудачу под Барселоной (сентябрь 1462 года) и вскоре столкнулась с мощным восстанием перпиньянцев, перекинувшимся на большую часть обоих графств. Вести новое наступление вдали от источников пополнения людьми и снабжения продовольствием было делом нелегким. Тем не менее французы снова захватили Перпиньян в январе 1463 года, а затем и весь Руссильон в течение июня. Король смог спокойно отозвать войска на север и назначить губернатором Руссильона и Серданьи Жана де Фуа, графа де Кандаля. В конечном счете первый военный поход его царствования увенчался значимым успехом, как в дипломатическом, так и в военном плане. Мечта о французской Каталонии не казалась несбыточной.
Людовик XI вмешался и в дела Савойи под предлогом другого династического спора, и с тем же желанием навязать свой арбитраж и, возможно, приобрести новые земли. Людовик Савойский выпустил власть из рук, и та перешла в руки его жены Анны Лузиньянской и клики ее киприотских советников, все более наглых и многочисленных. Филипп де Бресс, сын герцога и брат французской королевы Шарлотты, резко выступил против них, обвиняя их в заговоре с целью подготовить аннексию Савойи французским королевством. Он отправился за помощью в Женеву, где ходили слухи о французском вторжении. Людовик Савойский в октябре 1462 года приехал в Лион, чтобы встретиться с королем и молить его о покровительстве. Тот громко заявил, что не строит никаких планов аннексии, но запретил французским купцам посещать женевские ярмарки. Затем он нарочито примирился со своим шурином Филиппом де Брессом, выдал ему охранную грамоту, но уже в следующем, 1463 году заманил его в ловушку во Вьерзон; там люди короля схватили его и заточили в замок Лош, где он пробыл три года. Французская партия победила в Шамбери, и герцогство Савойское, куда дофин Людовик столько раз посылал своих эмиссаров, осталось в полной зависимости от него.
Хотя за пределами королевства голос короля звучал властно, ему пришлось столкнуться с серьезным внутренним кризисом, о котором упоминают все авторы того времени, даже бывшие в фаворе: одни называют это народным недовольством, другие — отказом принцев подчиниться королевской власти. Всего через несколько лет после восшествия на престол король был вынужден бросить все свои войска на борьбу с фрондой, которая заявляла об общественном благе и о желании реформировать государство, то есть, как всегда бывает в случаях, когда говорят о реформах и судьбе народа, установить свой контроль над раздачей должностей. Лига общественного блага во многом напоминала Прагерию, отстоящую от нее на четверть века. Людовику, главному действующему лицу мятежа 1440 года, теперь, при почти схожих обстоятельствах, противостоял его юный брат Карл. У Людовика не было сына, и наследником престола считался Карл, которого их отец сделал герцогом Беррийским. Возможно, именно опасаясь переворота, который провозгласил бы его брата королем, Людовик и поспешил «с великою силой» в Реймс в 1461 году, чтобы короноваться. Ничего подобного не случилось. Карл присутствовал при коронации и при торжественном вступлении в Париж, находясь в тени старшего брата. Этого, впрочем, ему было мало; он потребовал власти и денег. Разумеется, его обхаживали враги короля, честолюбцы и недовольные, зная о его слабом месте — о том, что он всегда готов ввязаться в авантюру. «Карл... во всех делах шел на поводу у других, хотя ему уже исполнилось двадцать пять лет». Ему было легко найти себе союзников.
Несколько месяцев Людовик XI оставался очень близок с Бургундским домом. Зимой 1461/62 года, в Туре, он сделал Карла, графа де Шароле, своим наместником в Нормандии с неплохим пенсионом в тридцать шесть тысяч франков в год. Разрыв наступил двумя годами позже, когда король захотел вернуть себе власть над городами на Сомме, уступленными герцогу Бургундскому в 1435 году по Аррасскому договору. Карл VII пообещал тогда покарать убийц Иоанна Бесстрашного в Монтеро, известных
Это наделало много шуму, ибо король сам выехал на место, подолгу задерживаясь в каждом из городов. Уже в ноябре он покинул Нормандию и на двадцать дней поселился в Абвиле, потом, в январе 1464 года, перебрался по соседству, в Марей, затем в Дуллен, после чего посетил Лилль, Турнэ и Аррас во Фландрии и Артуа — землях герцога Бургундского. Настойчивость, с какой он демонстрировал свои права, вызвала серьезные распри при бургундском дворе и в Совете, а затем настоящее восстание. Филипп Добрый согласился вернуть города на Сомме, польстившись на четыреста тысяч экю и прислушавшись к советам своих высших чиновников — братьев де Круа: Жана — наместника в Геннегау и Антуана — графа де Гиза и де Бомона. Однако множество дворян и представителей третьего сословия выступили решительно против уступки этих земель; их поддержал Карл, граф де Шароле, противник Круа, который жил тогда вне двора, в Кенуа. Ходили мрачные слухи о том, что герцог Филипп намерен лишить своего сына наследства. Как и в случае с Арагоном и Савойей, король Людовик нагнетал атмосферу. Два его советника, доверенные люди граф д'Э и канцлер Франции Пьер де Морвилье, приехали к Карлу в Лилль с торжественным посольством и увещанием; они высказали ему претензии за арест бастарда Рюбампре, племянника Круа и человека из ближнего окружения короля. Его схватили на корабле, вышедшем из Дьеппа, вблизи голландских берегов, под лживым предлогом, что тот якобы явился похитить Карла или отравить его. Послы требовали правосудия и просили выдать им бургундского рыцаря Оливье де ла Марша, осуществившего захват. В конечном счете победа осталась за Карлом; Круа отстранили от дел, а отец и сын примирились на собрании штатов в Брюсселе, 25 апреля 1465 года, и Карл встал во главе мощной бургундской армии — главной ударной силы Лиги общественного блага.
2. Фронда принцев. Лига общественного блага (1465—1467)
В Лилле Морвилье к тому же обвинил бургундцев в подготовке союза с бретонцами. Это не было чистым вымыслом. Герцог Бретонский Франциск II не присутствовал ни при коронации, ни при вступлении в Париж. Он требовал, чтобы епископ Нантский ему присягнул, тогда как тот не хотел присягать никому, кроме короля. Он постоянно искал ссоры и заставил поклясться в верности множество вельмож и городов своего герцогства. Король посылал к нему посольство за посольством, в частности Дюнуа, который, зная, что ему грозит в случае провала его миссии, захватил с собой свое движимое имущество и все деньги; он пробыл у герцога несколько месяцев, до января 1465 года. Немного спустя беарнец Оде д'Айди, чиновник Карла VII, лишившийся своей должности в 1461 году и нашедший убежище в Бретани, вывез туда Карла Французского. Это бегство сильно напоминало измену. Людовик XI обвинил Дюнуа в пособничестве, конфисковал его поместье Божанси, однако поручил ему новую миссию в Бретани... откуда тот так и не вернулся.
Бургундия и Бретань переманили к себе и других крупных вассалов, в том числе герцога Бурбонского и графа д'Арманьяка. Лига общественного блага намеревалась проучить короля и вдохновить его на новые ордонансы, чтобы воссоздать государство. Принцы обличали мотовство, говорили о нищете бедных, о невыносимом бремени налогов, и в этом плане встречали сочувствие, поскольку новый король всеми силами добывал деньги — главное оружие в политической игре. Нормандцы, большой толпой прибывшие в Париж, чтобы приветствовать его, умоляли при этом сократить подати, но быстро оказались разочарованы и громко жаловались на злоупотребления, «корыстолюбие и насилие» со стороны налоговых чиновников; за вино, спускавшееся по Сене, нужно было платить в Пон-де-л'Арш новый налог, такой большой, что он превышал цену самого вина. В Реймсе народ восстал и обратил в бегство королевских сборщиков налогов; бунт был сурово подавлен королевскими войсками. Зачинщиков — в большинстве своем простолюдинов — обезглавили, или повесили, или отрубили им обе руки. Налоговое бремя еще усилилось, когда пришлось собрать четыреста тысяч экю за города на Сомме. Король ненадолго появился в Париже — всего на неделю, — чтобы потребовать от епископов, аббатов и горожан займа в тысячу или две тысячи экю и прибрать к рукам золотой запас, годами копившийся «на нужды вдов, сирот и бедняков». Одновременно он приказал всем церквам, церковным старостам и фабричным казначеям, капелланам больниц и лепрозориев представить под страхом конфискации точный перечень их владений: описание земель, происхождение права собственности, характер доходов. Не дожидаясь результата этой переписи, которая ставила церковное имущество под угрозу немедленного обложения налогом, он сразу лишил привилегий множество «льготников» — Университет, нескольких королевских чиновников, парижских арбалетчиков и лучников. Более того, он пошел против политики своего отца и отменил Прагматическую санкцию, что вызвало «гнев и неудовольствие» французских церковников, поскольку их прерогативы были сильно урезаны, а деньги королевства теперь отправляли в Рим.
Принцы, заправлявшие Лигой общественного блага, выступали против всех этих мер, которые предвещали другие, еще более крутые. Принцы повсюду встречали сочувствие и могли опираться как на неприятие налогов, так и на некоторые проявления национализма, вернее, местных интересов. За королевскими чиновниками закрепилась очень дурная слава; в глазах общественности любое вмешательство центральной власти сулило увеличение количества податей. Поэтому фронда имела большой успех; ее армии заняли обширные территории в самом сердце королевства, не встретив поначалу сильного сопротивления.