Людовик XIV
Шрифт:
Труд короля и его сподвижников
Если король представлен в лице своих интендантов, сборщиков податей, военных комиссаров, которые дают о власти противоречивое представление — здесь она выглядит как положительный институт, а там как давящий и самоуправный, — он также представлен в десятках творений человеческих рук художественного и быстрого назначения. Эстетика, правда, — всего лишь оболочка великого или полезного, ибо сам Версаль ничего общего не имеет с идеей искусства для искусства.
Города, укрепленные Вобаном или построенные им (как Неф-Брейзах), прекрасны, ибо красота в то время кажется явлением само собой разумеющимся в глазах сподвижников короля, дополнением к его славе и к славе государства. Их жители не проводят время в размышлениях об искусстве, но они одновременно и лучше защищены, и могут наслаждаться, взирая на грандиозные сооружения, которые им подарили. Те, кто живут в укрепленных портах, скоро узнают, что даже невысокие укрепления и их пушки могут надежно защищать от английских десантов. Но что сказать о тех, кто живет в городах, выросших как грибы во время царствования
Государство не оставляет без внимания отдаленные провинции. Об этом в первую очередь свидетельствует построенный между 1667 и 1681 годами Канал двух морей: от тулузской Гаронны до пруда То. Это было поистине «чудо Европы»! Водная артерия, финансовое и техническое чудо, избавила торговое судоходство от необходимости делать крюк в восемьдесят лье, чтобы пройти от Пор-Вандра до Байонны или до Бордо через Гибралтарский пролив. Канал, в сущности, — не королевское детище, он обязан своим существованием личной инициативе финансиста из Битерруа Рике, сборщика налога на соль. Этот человек мечтал придумать способ «сообщения между морями запада и востока{4}, достать необходимые миллионы, заручиться поддержкой и найти нужное время, чтобы вырыть землю на расстоянии около шестидесяти лье, построить около дюжины мостов и около десятка шлюзов, нанять десять тысяч работников, чтобы осуществить трассировку не только главного пути канала, но еще и боковых ответвлений, обеспечивающих обмен воды. Он преодолел главное естественное препятствие (горы Монтань-Нуар высотою в 132 метра), затем бюрократическое препятствие в лице Жан-Батиста Кольбера. Последнего удалось убедить в том, что это титаническое сооружение представляет большой торговый, финансовый, налоговый и даже стратегический интерес. Соединение компетенции и упорства Рике, благожелательности архиепископа Нарбоннского, понимания сословий Лангедока и покровительства короля позволило реализовать этот грандиозный проект. 2 марта 1681 года интендант д'Агессо открыл канал. Обустройство города Сет стоило миллион (это не дорого), сам канал обошелся в пятнадцать миллионов (посты для взимания пошлины за использование канала, установленные вдоль сооружения, обеспечили амортизацию). Треть расходов взяла на себя королевская казна. Верхний Лангедок приобрел неожиданные рынки сбыта, а Нижний Лангедок стал сетовать. Но сколько выгоды принес канал в повседневной жизни! В выигрыше оказались и король, и казна, и сословия, и епархия, и города, расположенные вдоль пути, и торговцы, и водники, и, особенно, земледельцы. Удобная, экономная доставка местного зерна довершила здесь процесс, который позже стали называть «кукурузной революцией»{181}.
Но присутствие короля, его забота об обездоленных подданных проявляются прежде всего в строительстве и содержании приютов. Первым из них по времени и самым знаменитым, самым большим и самым красивым в Париже был приют «Сальпетриер». Он существует до сих пор, поражая своими благородными архитектурными формами. Увеличение количества нищих и бродяг во время Фронды, милосердная деятельность Венсана де Поля, энергичное сотрудничество набожных мирян подали мысль Мазарини дать Людовику XIV на подпись в апреле 1656 года эдикт «Об учреждении Главного приюта для бедных, нищих города»{201}. В 1670 году, после Лево и Лемюэ, Либераль Брюан назначается руководителем стройки. Возведенное здание было размером с небольшой город. Восьмиугольная часовня, творение Брюана, — настоящее произведение искусства. Это было то, чего хотел король. Король желал также соединить в Доме инвалидов — еще одно сооружение, на которое его вдохновил Эскориал, — престиж династии и государства с делом милосердия, восславить одновременно Евангелие и наихристианнейшую монархию. Дом инвалидов, с точки зрения Флешье, — «одно из величайших сооружений века»{39}.
В Главный приют принимали нищих, праздношатающихся безработных, бродяг, проституток, брошенных детей, порой сумасшедших. Иногда они появляются у входа в сопровождении двух стражников. Речь идет не о том, чтобы изолировать бедных, чтобы защитить от них богатых. Цель ставится иная: попытаться перевоспитать маргиналов, помочь им приспособиться к жизни и прежде всего внушить им чувство человеческого достоинства, создать из конгломерата случайно соединенных в одном месте асоциальных элементов здоровую и трудолюбивую общину. Выбор был один: либо так, либо возврат к профессиональному нищенству и к Двору чудес.
Европа это сразу поняла, и там тотчас же появились такие приюты, как «Сальпетриер», лжеприюты, рабски списанные с французской модели. Испания, которая выставляет напоказ своих бесчисленных нищих, удивляет и шокирует мир{110}. В самой Франции успех парижского начинания побуждает короля принять меры, чтобы подобные заведения получили широкое распространение. В декларации, оглашенной в июне 1662 года, — спустя всего лишь четырнадцать месяцев после того, как он стал править лично, — Людовик требует, чтобы в каждом «городе и поселке» был основан приют{201}. Городские общины повинуются ему с большим или меньшим рвением и с большим или меньшим успехом претворяют его требования в жизнь. Часто из соображения экономии объединяют новый приют и старую богадельню. Свод приютских законов становится непомерно объемистым. Указы и королевские грамоты следуют друг за другом, создавая, подтверждая или регламентируя эти провинциальные заведения. Так все и происходит в городах: Бурж (1669), Анже (1672), Ла-Рошель (1673), Осер (1675), Санс (1679), Руан (1682), Реймс (1683), Лион (1683), Витри-ле-Франсуа (1686), Мант (1688), Марсель (1689), Булонь (1692), Тулуза (1695), Марль (1697), Лион (1698), Гренобль (1699), Бурбон (1702), Шантийи и Невер (1711){201} и т. д.
Во время суровейших зим конца царствования Людовика XIV, в 1693, 1694, 1709 годах, эти заведения с весьма строгими правилами внутреннего распорядка (напоминающими казарменные
Если мы будем и дальше перечислять примеры новых коммунальных услуг, созданных или расширенных Людовиком XIV, то мы, в конце концов, подменим историю короля историей королевства. А сколько было создано прекрасных заведений! «Кольберу (а стало быть, и Людовику XIV) мы обязаны созданием первой специализированной администрации дорог, той самой, которая будет называться «Службой мостов и дорог»{151}. Он отбирает основную часть дорожной службы у казначеев Франции и передает ее в ведение интендантов. Последние используют, кстати, одного из казначеев Франции, но теперь уже наделенного особыми полномочиями и обладающего определенной компетенцией. Генеральный контролер, который возглавляет широчайшую сеть, становится своего рода министром общественных дорог. Начиная с 1668 года опять же Кольбер обеспечивает постоянное финансирование главных дорог благодаря регулярной месячной помощи каждого главного сборщика налогов. Министр дает интендантам четкие инструкции, касающиеся строительства или ремонта дорог, а также составляет общий план: он намечает дороги, начинающиеся в Париже и разветвляющиеся по разным направлениям, дороги, которые связывают столицу не только с пограничными фортами и с королевскими арсеналами, но также с главными городами каждой провинции. Парижский округ (из-за перемещений двора) и пограничные зоны (в силу стратегических соображений) поглотили основную часть нового бюджета, но королевство в целом извлекло пользу из этого начинания{151}.
Французские дороги Людовика XIV, которые в XVIII веке замечательным образом усовершенствуются, были предназначены исключительно для двора, для войск Его Величества, для купцов и для конной дорожной стражи страны. По ним циркулирует большое количество различных видов многоместных экипажей и телег. В конце царствования «Королевский альманах», маленький карманный справочник, предшественник административных «Боттенов», информирует о днях и о часах отправлений из столицы{1}. Открыв «Альманах», к примеру, на букву «А», мы узнаем, что Амьен обслуживается три раза в неделю и что есть два еженедельных отправления в такие города, как Анже, Авранш, Аннеси. По вторникам можно воспользоваться экипажем, едущим в сторону Арраса. По субботам есть отправления в Ангулем. Пассажиры, едущие в Эльзас и в Германию (по-французски: Альзас и Аллемань. — Примеч. перев.), также отправляются по субботам. Но самый оживленный день в почтово-пассажирской конторе — среда. В ней скапливаются люди, едущие в Абвиль, Алансон, Аржантан (и в другие города, названия которых начинаются на букву «А». — Примеч. перев.). Экипажи часто останавливаются; проезд на них недорогой, но они уж слишком долго едут. Дилижансы — предки наших скорых поездов. Фюретьер дает им следующее определение: «Дилижансы — своеобразные удобные корабли или кареты с хорошей упряжкой, которые следуют в разные многонаселенные пункты, затрачивая на переезд меньше времени, чем другие. На дилижансе добираются из Парижа в Лион за пять дней»{42}, то есть покрывая двадцать пять лье в день. В 1715 году вы могли сесть на дилижанс у Отель-де-Санс, около «Аве Мария».
Тем же, кому нужно было добраться побыстрее — военным, гонцам, посланникам короля, спешащим дворянам или даже богатым купцам, — приходилось пользоваться почтовыми станциями, сеть которых покрывала все королевство. Этот вид транспорта особенно интенсивен между Парижем и пограничными фортами. Лувуа, ведавший этим видом транспорта с 1667 по 1691 год, довел эту общественную службу до совершенства.
Этот же министр, в качестве суперинтенданта дорожных работ, организовал параллельно почтово-пассажирскую службу, вызывающую восхищение и зависть всей Европы, а также почту для пересылки писем, которая функционировала с быстротой и точностью, дотоле неизвестными и даже невообразимыми{165}. Это приносит пользу государству, всем общественным службам и, в частности, службам Лувуа (военным, фортификационным, административно-пограничным), тем более что суперинтендантство позволяет контролировать содержание писем: этот «черный кабинет», созданный, чтобы осведомлять короля о возможных заговорах, а также о состоянии общественного мнения, дает маркизу де Лувуа полицейские полномочия, которые позволяют ему мешать Кольберу в той сфере, на которую распространялась власть последнего.
Люди конечно же негодовали, что их письма вскрывают, но они вместе с тем были счастливы, что имеют возможность пользоваться хорошо отлаженной почтовой службой. Восхитительные письма, в которых маркиза де Севинье рассказывает о придворных сплетнях и о слухах, циркулирующих в городе, доходят всего лишь за пять дней в Прованс, где живет ее дочь, госпожа де Гриньян, муж которой был назначен туда генеральным наместником. «Общий распорядок почтовых отправлений… как в королевстве, так и за его пределами, в течение 1715 года» занимает не менее десяти страниц, написанных убористым почерком «Королевского альманаха». И здесь буква «А» может снова нам дать кое-какие сведения. Каждый день в восемь часов утра из Парижа отправляют письма в Абвиль, Амьен, Антверпен, Ардр, Армантьер, Аррас, Ат и другие города. Каждый день в полдень почта отправляется в Абленвиль, Амбуаз, Анд ели, Андреси, Анжервиль, Армантей, Арк… Каждую полночь, кроме воскресенья, почта отправляется в Авиньон. Письма, адресованные в Авен, отправляются утром по вторникам, четвергам и субботам. «В Александрию и в другие места Ближнего Востока они идут по понедельникам в полночь. Письма оплачиваются до Марселя». Корреспонденция, адресованная в Северную и Центральную Германию, отправляется утром, по понедельникам и пятницам; в Баварию и Австрию — по понедельникам, средам и субботам в полдень (оплачивается до Рейнхаузена){1}. Тот факт, что вскоре после длительной европейской войны внутренние и международные почтовые связи смогли стать такими регулярными и четкими, дает лучшее представление, чем любые комментарии, об административных и технических успехах, которых добилась абсолютная монархия.