Людовик XV

Блюменау Семен Федорович

Маркиза организовала в Версале любительский театр. На протяжении пяти лет с начала 1747 г. она поставила здесь 61 драматическое и музыкальное произведение. Фаворитка являлась исполнительницей главных ролей и даже ведущих партий в операх. Лучшая любительская актриса страны, Помпадур обнаружила немало талантов среди версальских обитателей. Вокруг участия в спектаклях, возможности играть в оркестре, находиться среди избранных, приглашенных на представление, разворачивалась нешуточная борьба. Аристократы, которым отказывали в приглашении, впадали в неподдельное отчаяние и, порой, отправлялись залечивать раны, нанесенные самолюбию, в свои имения в провинцию. Помпадур удалось то, что не удавалось многим: рассеять, развеселить короля. Людовик стал не только восторженным зрителем, но и активным участником "театрального строительства", соавтором свода правил для версальской труппы,

предложенного фавориткой.

Одинаковые увлечения усиливали взаимную привязанность короля и маркизы. Аромат цветов и растений пьянил их. Сады, которые разбивала Помпадур, радовали глаз. Ее тяга к прекрасному имела множество проявлений, тем более, что Людовик не стеснял фаворитку в средствах. Фарфоровые цветы нравились Жанне-Антуанетте не меньше настоящих. Страсть маркизы к фарфору находила отклик в душе монарха, устраивавшего распродажу фарфоровых сервизов в Версале. В подаренной Помпадур деревне Севр было развернуто производство и вскоре севрский фарфор станет широко известным.

Большие материальные возможности метрессы позволяли ей приобретать загородные дома и замки, которые она перекраивала по своему вкусу. При этом находила поддержку у короля, не только ценившего общение с придворным архитектором Габриэлем, но и участвовавшего в проектировании особняков для друзей-герцогов. Возник даже стиль Людовика XV, относящийся, главным образом, к интерьеру строений. Помпезность, монументальность, свойственные архитектуре предшествовавшего царствования, сменились уютом и комфортом. Вместо анфилады проходных комнат предполагалось иное распределение пространства. Теперь оно вмещало вестибюль, салон, кабинет, а, главное, изолированные комнаты, где можно было побыть наедине с собой. Это соответствовало изменившейся ментальности французов, их стремлению к интимизации быта. Что же касается "красивой жизни" верхов общества, то ее непременной составляющей являлась дорогостоящая мебель. Для изготовления использовались и красное дерево, и эбеновое, и другие материалы. Мебель была одновременно изящной и удобной. К услугам заказчиков имелись скамеечки для ног, пуфики, более десятка видов канапе.

Особое место в замках короля и резиденциях маркизы занимали произведения искусства. В единственном возведенном, а не купленном фавориткой особняке Бельвю находилась галерея из картин Буше. Сюжеты его полотен, нарядные, нежные краски создавали легкое, беспечное настроение, чего и добивалась Помпадур. В том же стиле рококо, соответствующем гедонистическому мировидению придворных кругов, был выполнен и интерьер дома.

Некоторые изменения во вкусах Жанны-Антуанетты связаны с посещением Италии ее братом- маркизом Мариньи, возглавлявшим департамент королевских строений. Там как раз шли раскопки погребенных под пеплом Везувия Геркуланума и Помпеи. Находки усилили интерес к античности, что привело к смене рококо во второй половине века неоклассицизмом. Этот стиль нашел отражение в построенном Габриэлем Малом Трианоне, внешний вид и интерьер которого отличались простотой и гармонией. Примечательно, что и Помпадур отвращала мастеров от изогнутых линий и вычурности, свойственных рококо, требовала естественности.

Маркиза немало сделала для людей искусства, обеспечила талантам комфортные условия существования, стимулировала их творческие усилия. Но была и оборотная сторона медали: невероятные траты на свои прихоти. Один только Бельвю стоил 3 млн ливров, а вообще на нужды фаворитки израсходовали 36 924 140 ливров [22] . Обыватели не знали этих цифр, но роскошь била в глаза тем, кто не всегда имел и скудный достаток. Народная ненависть постоянно сопровождала возлюбленную короля и прорывалась в многочисленных пуассонадах (по девичьей фамилии Помпадур — Пуассон) — стишках и эпиграммах, часто неспристойного содержания.

22

22 NICOLLE J. Madam Pompadour et le societe de son temps. P. 1989, p. 181.

На таком неблагоприятном общественном фоне в Париже в 1750 г. разыгрались волнения, связанные с "похищением детей". При всем зловещем характере обстоятельств это событие было лишь одним в длинной череде ему подобных в последней трети XVII- первой половине XVIII века. Время от времени в столице проводились мероприятия по задержанию бродяг с целью отправки в колонии, где насчитывалось мало жителей по сравнению с быстро растущим населением заморских территорий Англии. Но в абсолютистском полицейском государстве жертвами

нередко становились не взрослые молодые люди, прибывшие со всей Франции и склонные к криминалу, а подростки и дети из парижских семей. Рвение полицейских подпитывалось премиями, обещанными за каждого задержанного. Поборником жесткой линии была креатура мадам Помпадур, глава столичной полиции Беррье, не делавший различий между игравшей на улицах парижской ребятней и настоящими бродягами. В соответствии с ордонансом конца 1749 г. в ближайшие месяцы было захвачено несколько сот подростков. Возникшие в Париже напряженность и страх вылились в мае 1750 г. в беспорядки, приведшие к гибели людей. Жертвами возмущенной толпы стали, прежде всего, ретивые полицейские агенты, забитые до смерти палками и кулаками.

Если выступления в столице непосредственно не угрожали королевской власти, то фантастические россказни, связанные с "похищением детей" и отражавшие представления и уровень информированности простонародья, сильно вредили имиджу монарха. Захват мальчиков объясняли необходимостью готовить из их крови ванны для лечения от проказы какого-то принца, либо короля, иностранного или французского. В народной традиции проказа рассматривалась не столько как недуг физический, сколько болезнь души- результат греховной жизни. А проявлялась она, среди прочего, в постоянной меланхолии. Таким образом, вырисовывался портрет человека, очень похожего на Людовика XV, которого уже начали величать новым Иродом [23] . За пять лет, по крайней мере, у части населения отношение к нему изменилось от любви до ненависти.

23

23 FARGET A. et REVEL J. Logiques de la foule: L'aflaire des enlevements d'enfants. P. 1988, p. 115-120, 134, 137.

На "потускнении" образа венценосца сказались как особенности поведения Людовика XV, так и некоторые долговременные сдвиги в стиле жизни французских монархов вообще. Короли не только отказались от длительных поездок по стране, предоставлявших подданным больше возможностей их лицезреть, но и крайне редко бывали в Париже. Что же касается Людовика XV, то он сократил до минимума даже число приемов в Версале: раз в неделю. Его скрытность, стремление работать одному расходились с принятой во Франции публичностью жизни короля, в том числе, семейной и создавали благоприятную почву для разного рода вымыслов. Манкирование отдельными аспектами церемониала, возвышавшего королевскую власть в глазах Французов, а еще больше отказ государя от миссии чудотворца ослабили духовную связь монархии с народом [24] .

24

24 VIGUERIE J. de. Le roi et le "public": L'exemple de Louis XV.- Revue historique, 1987, N3.

Непопулярность Людовика XV увеличилась по ходу развития событий, которые не будет преувеличением назвать политическим кризисом 50-х годов. В отличие от времен Флери, король играл ведущую роль. При этом он опирался на министров, наиболее сильным из которых являлся генеральный контролер финансов Машо. Монарх и Машо ввели новый налог — двадцатину, принципы взимания которой были революционными: в равной мере подлежали обложению все сословия и все территории страны. Недовольных было много; особенно возмущалось духовенство, прежде вносившее лишь добровольный дар королю. Из-за его неуступчивости, а также под давлением придворной партии "набожных", поддержанной королевской семьей, Людовик отступил. 23 декабря 1751 г. священнослужители освобождались от уплаты двадцатины.

Духовенство оказалось и в центре главного конфликта того времени. Ужесточая позицию в отношении янсенистов, епископат потребовал от умиравших свидетельства об исповеди, подписанные кюре — сторонниками буллы "Унигенитус". В защиту несчастных, не имевших такой бумаги и умиравших без причастия и соборования, и сотен французов, коих та же участь ожидала в будущем, выступили парламенты. Стало общим местом в литературе обвинять магистратов в отстаивании узко-сословных интересов от покушений идущего по пути реформ абсолютизма. Невозможно, однако, объяснить большую популярность парламентов только изощренной демагогией. Они улавливали народное недовольство и нередко отражали его в своих протестах. К священникам, отказывавшим умиравшим в обычном для христианина прощании с земной жизнью, парламентарии принимали жесткие меры вплоть до ареста.