Люси. Истоки рода человеческого
Шрифт:
Этим одним был Джеймс Аронсон, американец из университета «Кейс-Вестерн», знаток по части калий-аргонового датирования. Именно ему я послал образцы базальтового слоя, обнаруженного Тайебом. Будучи вулканической породой, базальт поддается датировке с помощью калий-аргонового метода. Теперь Аронсон прислал результаты своих первых анализов. Он определил, что базальту как минимум три миллиона лет (с возможной ошибкой ± 200 тысяч лет). Поскольку коленный сустав был найден ниже базальтового слоя, наша предварительная оценка его возраста — «от трех до четырех миллионов лет» — теперь казалась более обоснованной.
— Слава богу, — сказал я. — Теперь нас никто не подловит.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Грей. — Нас и так никто не в
— Безусловно. Но я рад, что это подтверждает и калий-аргоновый метод.
Все было хорошо, но что-то по-прежнему беспокоило нас. Изо дня в день занимаясь сбором окаменелостей, мы сами стали больше разбираться в геологии Хадара. Мы пришли к выводу, что наши прошлогодние сомнения относительно места базальта в стратиграфической колонке были оправданны. Тайеб поместил его слишком высоко.
— Ты тоже так думаешь? — спросил Грей.
— Я начинаю так думать.
— Что же нам делать?
— Пригласить сюда Аронсона. У нас не должно быть ошибок в геологических данных.
Эта мысль не давала мне покоя. Описывая в статье результаты первого полевого сезона, я дал стратиграфическую схему Хадара, в которой базальт был помещен довольно высоко. Правда, я оградил себя спасительной сноской, что все геологические данные носят предварительный характер и могут быть пересмотрены. Но все же стратиграфическая колонка печаталась под моей фамилией, и я чувствовал себя неловко. Теперь же, лучше узнав геологию Хадара, я стал тревожиться еще больше.
Меня беспокоила также дискуссия, развернувшаяся вокруг датировки туфа KBS в Кооби-Фора. Хотя Ричард Лики по-прежнему придерживался цифры 2,6 млн. лет, которую выдвинули английские ученые Фрэнк Дж. Фитч и Джек Миллер, шум вокруг датировки становился все громче. Несколько месяцев назад Бэзил Кук опубликовал статью об эволюции свиней. Он показал, что свиньи из Омо (2 млн. лет) идентичны свиньям из Кооби-Фора (2,6 млн. лет по датировке туфа KBS). Это расхождение в 600 тысяч могло свидетельствовать об ошибке либо в выводах самого Кука, либо в калий-аргоновой датировке Фитча и Миллера. Поскольку Кук знал добросовестность Кларка Хоуэлла и точность датировок Омо, установленных по многим эталонным слоям вулканического туфа, он в вопросе о древности туфа KBS больше доверял своим свиньям. Лики же придерживался выводов Фитча и Миллера.
Я начинал подозревать, что Лики, быть может, ошибается, и если это действительно так, то весь сложный комплекс его идей об эволюции человека потребует пересмотра. На основе датировки туфа KBS в 2,6 млн. лет Лики пришел к выводу, что принадлежащий Homo habilis череп 1470 насчитывает 2,9 млн. лет. Это практически исключало всех известных австралопитековых из ряда предков человека. Поэтому Ричард, верный семейной традиции, отстаивал точку зрения, согласно которой австралопитеки — это наши побочные родственники, а предок Homo, когда он будет обнаружен, окажется больше похожим на человека и меньше на австралопитековых, чем любая из сделанных до того времени находок. Пересмотреть эти идеи, основываясь на данных об ископаемых свиньях, было для Ричарда Лики необычайно трудно. В 1973 году он писал: «Либо мы должны отбросить череп 1470, либо вынуждены будем отказаться от принятых теорий происхождения человека. Он попросту не вписывается ни в одну из известных схем человеческой эволюции». Лики предпочел отказаться от концепции, что австралопитековые были нашими предками.
Я решил не подставлять себя под удар в вопросе о датировках. Все цифры, касающиеся Хадара, должны быть твердо обоснованы. Меня тревожили образцы, посланные Аронсону для анализа, — вдруг они окажутся некачественными? Я понял, что есть только один способ успокоить себя — пригласить Аронсона, чтобы он сам собрал нужные материалы. Я сказал об этом Тайебу.
— Хорошо,
Аронсона было трудно заполучить. Я приглашал его год назад, но у него в Кливленде скопилось слишком много образцов, присланных для анализа. Методика определения возраста была чрезвычайно трудной, а он только начал готовить себе помощника. Однако Аронсон хотел бы приехать в Хадар: патологически осторожный, он всегда готов был все пощупать собственными руками. К тому же он с недоверием относился к присланным ему базальтам. Но пока он оставался в Кливленде и сообщал результаты своих тестов с существенной оговоркой: «Я получил цифру в три миллиона лет, но не уверен в ее точности, так как образцы пород могли подвергнуться выветриванию. Если это так, забудьте о моей датировке, она никуда не годится. Было бы гораздо лучше, если бы я мог сам собрать необходимые образцы».
Имея согласие Тайеба, я ответил на это: «Хорошо, приезжайте и собирайте сами».
Аронсон принял предложение и сказал, что приедет в декабре 1974 года, в конце второго полевого сезона.
В полевом сезоне 1974 года были шире развернуты работы по осмотру местности. Не последнюю роль в этом сыграл представитель министерства Алемайеху Асфав, который стал одним из лучших специалистов-собирателей. Он с каждым днем все увереннее распознавал окаменелости. Вскоре я начал доверять ему самостоятельные поиски: он сам находил образцы и делал свои заметки о них. Ему это нравилось. Алемайеху был спокойным и очень наблюдательным человеком, который лучше всего работал в одиночестве.
Однажды Алемайеху нашел небольшой фрагмент нижней челюсти с несколькими коренными зубами. Они были большего размера, чем человеческие, и он сказал мне, что нашел челюсть павиана со странными крупными зубами.
— Вы думаете, это павиан? — спросил я его.
— Ну да, только с очень здоровыми молярами.
— Нет, это гоминид.
Найденный год назад коленный сустав подтвердил существование гоминид в Хадаре. Каждый из нас надеялся в 1974 году наткнуться на что-нибудь еще. Французы с первого же дня принялись рыскать в районе лагеря, предоставив американцам натягивать палатки. Когда несколько недель поисков ничего не дали, страсти немного улеглись. Теперь они вспыхнули снова, но с особой силой у самого Алемайеху.
Невозможно описать чувство, которое охватывает человека, когда он находит нечто особенно ценное. Теперь он понимает, зачем находится здесь. Можно долго работать, но удача приходит вдруг. Когда я сказал Алемайеху, что он держит в руках остатки гоминида, лицо его засияло, а плечи распрямились. Вдохновленный до необычайной степени и будучи свободным в послеполуденное время, он взял в привычку бродить, склонившись к земле, в течение часа-другого перед наступлением темноты. Он выбирал районы вблизи лагеря, куда легко добраться без лендровера. Хотя он не говорил этого вслух, на самом деле он понимал, что стал одним из самых наблюдательных обследователей среди тех, кто занимался этой работой.
На следующий день после челюсти гоминида Алемайеху принес совершенно целый череп павиана.
Днем позже я сидел за столом и детально описывал эту находку, как вдруг в лагерь снова ворвался Алемайеху.
Глаза его сияли. Он сказал, что нашел «еще одну такую же штуку». По его уверениям, это была очередная челюсть гоминида, которую он уже мог отличить по внешнему виду. Я отложил череп павиана и бросился за Алемайеху, забыв, что я босиком. Гравий так сильно жег и ранил ноги, что мне пришлось вернуться в палатку и обуться. Гийемо и Петтер, работавшие со мной, тоже помчались вслед за Алемайеху. Когда я догнал их, мы находились в небольшой ложбине в нескольких сотнях ярдов от поселения афаров. Мои спутники, склонившись, разглядывали прекрасную ископаемую челюсть, торчавшую из песка. Гийемо показал свои собственные следы, которые он оставил в первое утро пребывания в лагере. Он находился всего в трех ярдах от находки, но ничего не обнаружил.