Люси. Истоки рода человеческого
Шрифт:
— Ты ведешь себя так же, как и в случае с Люси. Опираешься на один-единственный признак и полностью игнорируешь остальные.
Спор грозил затянуться. Чтобы выяснить, кто из нас прав, мы решили измерить длину и ширину различных зубов в нашей коллекции. Для примера были выбраны третий моляр, первый премоляр и клык. Мы провели биометрический анализ, к которому Роберт Брум наверняка отнесся бы с презрением, и представили результаты в виде схемы (с. 205). Из этой схемы было ясно видно, что по размерам зубов хадарские гоминиды гораздо более сходны с человеком, чем с австралопитеками.
Но график показал еще кое-что: он четко продемонстрировал, что массивные австралопитеки с их очень крупными молярами в этом отношении больше всего отклоняются
Тогда я говорил о блистательно обоснованном выводе Джона Робинсона, что крупные, покрытые толстым слоем эмали коренные зубы гоминид можно рассматривать как адаптацию к определенной пище. Если это действительно так, предположил я, то черты такой специализации, развивавшиеся постепенно, должны быть лучше выражены у более поздних представителей гоминид. Это хорошо согласовалось с южноафриканскими материалами. Массивные австралопитеки были моложе грацильных, а их коренные зубы значительно крупнее.
Размышляя теперь об этом, я вдруг понял, что тезис «крупные коренные зубы — примитивный признак» может быть неверным. Схема говорила о другом: «крупные — значит, поздние». Неужели я перепутал концы подзорной трубы, когда пытался заглянуть в прошлое, интерпретируя находки древностью в три миллиона лет на основе анализа окаменелостей, возраст которых на миллион лет меньше? Что если перевернуть трубу — считать хадарских гоминид исходным типом? Особенности их зубной системы подскажут мне вывод: «небольшие — значит, примитивные», прямо противоположный моему прежнему убеждению.
Понадобился биометрический анализ, чтобы убедительно показать, что хадарские гоминиды не относятся к роду Homo, а представляют собой разновидность ранних австралопитеков. Эта схема, на которой размеры зубов увеличиваются слева направо, а их древность — сверху вниз, ясно показывает, что «небольшие» моляры примитивны и что крупные моляры никогда не встречаются у людей, а появляются у австралопитековых, достигая максимальной величины у наиболее поздних массивных типов. На рисунке представлены премоляры (слева) и моляры (справа).
Сейчас мне трудно понять, как я мог так запутаться. Но тем-то и опасна предвзятость, что вы становитесь глухи к очевидным истинам, если они противоречат вашему мнению. К счастью, я перевернул подзорную трубу и довольно быстро осознал свою прежнюю ошибку. Все тотчас встало на свои места. В соответствии с принципом Аристотеля: если А (примитивная особенность) равно В (небольшие размеры), а В (небольшие размеры) равно С (Homo), то А (примитивная особенность) равно С (Homo). Евклид сформулировал это еще лучше: если две вещи равны третьей, то они равны между собой. Теперь я понял: то, что я считал более поздним человеческим признаком, на самом деле оказалось примитивной особенностью. Наверное, лучше сказать «древней», так как слово «примитивный» наводит на мысль о чем-то худшем, менее развитом, тогда как в действительности признак может быть весьма полезным для его носителя. В словах Дарвина о том, что эволюция происходит в результате естественного отбора, подразумевается постепенное формирование новых признаков, обеспечивающих большую приспособленность. Однако Дарвин никогда не говорил, что все признаки эволюционируют с одинаковой скоростью и что они всегда должны изменяться. Действительно, если какое-то свойство хорошо соответствует своему назначению, то оно, вероятно, не будет подвергаться эволюционным
Так, видимо, и обстояло дело с интересующими нас особенностями зубов. В ряду Homo они не подвергались существенному давлению отбора и поэтому мало изменились. Изменение произошло не у Homo, а у австралопитеков. Эти гоминиды пошли своим путем и приспособились к образу жизни, несколько отличному от того, который вели древнейшие представители рода Homo. Именно эта специализация и привела к появлению у австралопитеков более крупных зубов.
Споры и сравнительные исследования отняли у нас все лето. Мы регулярно засиживались за работой далеко за полночь и буквально падали с ног от усталости, но усилия наши не пропали даром: мы пришли, наконец, к согласию по главным пунктам разработанной нами схемы, которая теперь выглядела вполне логичной. Правда, иногда мы еще спорили, но скорее как адвокаты, намеренно бомбардирующие друг друга вопросами, чтобы выявить слабые места в намеченной тактике защиты. В нашем случае мы не нашли никаких изъянов.
— Что дальше? — спросил я Тима.
— Ну, хорошо. Допустим, мы нашли нечто новое, отличное от всего остального и более древнее. Ведь мы в этом абсолютно уверены, не так ли?
— Конечно.
— Тогда мы должны заявить об этом во всеуслышание. Нам нужно выделить новый вид и дать ему название.
— Вид?
— Может быть, ты предлагаешь выделить новый род? — сказал Тим.
— Избави бог. Даже из-за вида поднимется достаточно шума. Я просто подумал, что мы не сможем решить вопрос о названии, пока не соотнесем наш вид с другими гоминидами. Ведь нам еще не все ясно относительно родословного древа. Но все-таки, как мы назовем его — Ноmо… что дальше?
— Странно, мы только что решили, что это не Homo.
— Тогда как ты его назовешь?
— Будь я проклят, если я это знаю. Тут как раз кончилось лето. Мы вымотались до предела. Тиму нужно было ехать в Калифорнию, а я мечтал об одном — забраться куда-нибудь подальше и отоспаться. Мы договорились встретиться в декабре и подумать о названии и родословном древе.
Глава 14
Анализ закончен
Классификация не предполагает адекватного отражения филогении, но должна учитывать выводы, касающиеся эволюционного родства.
Люси можно рассматривать как позднего рамапитека.
14
Перевод Б. Пастернака. — Прим. перев.
Считать Люси рамапитеком попросту смехотворно.
Осенью 1977 года я постепенно привыкал к тем новым идеям о взаимоотношениях гоминид, к которым мы с Тимом пришли в результате проведенного летом анализа. Хотя мы еще не подыскали для наших гоминид подходящего места на генеалогическом древе и не придумали им названия, я был рад, что самое трудное — экспедиции, сбор материала, его сортировка, измерения, сопоставление и выводы — уже позади. Оставалось самое легкое — найти подходящее название. Но, как это ни парадоксально, именно здесь нас ждали неприятности. Описание находок и предположения об их родственных связях никогда не вызывают такой бурной реакции, как появление новых названий.