Люся, которая всех бесила

Алатова Тата

Ехать Люсе было недалеко — в центре все располагалось близко, — и уже через пятнадцать минут она вышла из такси возле краеведческого музея.

Без собственной родной машины было до жути неудобно, Люся злилась: ну вот чем неведомому маньяку именно низшие архи не угодили? Совершенно мирные и даже беззащитные создания. Всего-то и бонусов, что способность различать другие виды и обостренная интуиция.

Она могла бы понять, если бы он взъелся на маренов с их похотью, жадностью и темным колдовством (узнать у Синички, в чем именно оно заключается, мало ли, может,

Ветров каждую ночь на нее тайком порчу насылает, — отметила Люся для себя).

Могла бы понять, если бы маньяк решил извести ярилок — о, сколько семей было разрушено из-за их сокрушительной сексуальности и беззаботности!

Могла бы понять, если бы он ополчился против киморов — эти склочники кого угодно достанут. Банники тоже могли стать подходящей целью — мошенники и обманщики, милейшие люди.

Но змеи и лягушки?

Может, у него фобия?

Боится пресмыкающихся и земноводных?

Краеведческий музей делил свои залы с художественным. Направо — живопись, налево — первобытные кости и тушки животных.

Очень удобно: антология пирамиды Маслоу в одном здании.

Здесь было тихо и пусто. Люся и сама не знала, что именно хотела найти. Скорее, просто сбежала из редакции, чтобы не встречаться с юристами. Она и без того не любила это скучные совещания, а когда речь шла о судебных разбирательствах с собственной сестрой, то и вовсе предпочитала держаться в стороне.

Но смутная надежда все же питала ее, такая призрачная, что и не разобрать: привела ее сюда арховская интуиция или просто привычка хвататься за соломинку и не оставлять дело на полдороге.

— Экспозиции, связанные с коркорами? — неодобрительно уточнила музейная сотрудница, которая следовала за Люсей по пятам, будто подозревала, что та может спереть осколок орудия бронзового века. — Не думаю, что у нас есть нечто подобное.

— И что это вас коркоры заинтересовали? — раздался вдруг голос, и Люся отшатнулась. Ей показалось, что с ней заговорил один из экспонатов. Но оказалось, что это всего лишь мелкий старичок, расставляющий на столике поделки из керамики.

Приблизившись, она ахнула. Небольшие фигурки отличались удивительным изяществом, а их сюжеты завораживали. Вот яг слился с трехголовым змеем в борьбе, вот стыдное: арх перекидывается в лебедя, и руки уже превратились в крылья, а ноги еще человеческие. Вот марен обнимает за колени ярилу, заглядывая ей под юбку. Вот банник смиренно ждет своих жертв, прячась за березовым веником.

— Я хочу все, — вырвалось у Люси, — это же на продажу?

— А то как же, — охотно откликнулся дедок, — сувенирка.

— Искусство, — строго поправила она, — это потрясающие работы, правда.

— Всю душу в них вложил, — с достоинством похвалился он.

Музейная тетка хмыкнула, явно считая фигурки недостойными такого гордого определения, и убралась из зала.

А Люся перевела взгляд с керамики на ее создателя, привычно пригляделась к нему, прикидывая вид, и недоуменно нахмурилась.

Пожалуй, впервые с детских лет она не могла понять, кто перед ней.

Не

банник, не кимор, не марен, не лад, не арх, не боян, не кащ, не ярил, не домовой, не лесовик — впрочем, те вообще редко появлялись в городах, предпочитая блуждать на природе и свободе.

Не был дедок и нечистью — для русала слишком озорно блестели его глаза, для нави — не хватало перьев, а трясовицы — всегда дети. Да и крепкий запах лука и селедки отбивал последние сомнения.

И кто же тогда?

Если, согласно бессмертному рецепту Шерлока Холмса, отбросить все невозможное — то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался.

Перед Люсей на низеньком табурете за прилавком с керамикой сидел коркор.

Непроизвольно попятившись, она закрыла рот рукой, чтобы не завопить.

Все взрослые установки о том, что коркоры давно не обращаются огромными трехголовыми ящерами, плюющими огнем, растаяли словно дым. Зато разом вспомнились многочисленные детские сказки, в которых чудища сжигают деревни и лопают царевен, а храбрые яги сносят горынычам головы. Одну снес, а другие две сожрать норовят.

— Тю, — засмеялся дедок, — вы, девушка, арх, что ли? Квакаете или ползаете?

— Господи, — прошептала Люся, злясь на собственную истеричность. Огляделась по сторонам и едва-едва слышно добавила: — Живой коркор-художник. Как долго я вас искала!

— Нашла кого искать, — весело удивился он, — дамочки вашего возраста все принцев ищут! На худой конец — приключений. А у вас вон какие специфичные интересы!

— И вкусы, и запросы мои странны, я экзотичен, мягко говоря, — ошарашенно процитировала она самого обаятельного марена столетия. И спохватилась: — Но в нашей области вообще нет представителей вашего вида!

— Зарегистрированных, может, и нет, — обстоятельно объяснил дедок. Разоблачение его видовой принадлежности нисколько не встревожило и не огорчило его, а Люсин испуг только позабавил. — А документы у меня в порядке: стою на учете в соседнем регионе. А сюда приехал лет пять назад с туристическими целями, влюбился и остался жить.

— Влюбились? — переспросила Люся. На вид ему было примерно семьдесят.

— А что? — приосанился он. — Влюбленность — дело приятное. Всякому советую!

— Знали бы вы, как я хочу написать про вас статью, — проговорила она завороженно, — прямо вот все бы свои шкурки ради этого сожгла!

— А и напишите, — разухарился дедок, — мне, милая моя, скрывать нечего. Добропорядочный гражданин! Опять же, для бизнеса полезно. В музей же после статьи-то весь город повалит! Такое чудо-юдо!

— Не боитесь? — удивилась она. — К коркорам все же общество не слишком-то благожелательно.

— Это да, — кивнул он, — я в молодости да по дурости сначала женился, а потом как признался! Так жена моя сразу к мамане своей убежала и оттуда завывала о том, что ни за что обратно не вернется. С тех пор я всех своих жен заранее уведомляю в письменном виде: так мол и так, любезная моя, но твой возлюбленный — коркор. Прими это с достоинством и смирением, ну или покинь меня немедля.