Лжец
Шрифт:
– Ты не мог бы что-нибудь предпринять на этот счет, Дэвид? – спросила леди Элен. – Сказать словечко кому следует, добиться пересмотра свидетельств, уговорить полицейского, который его арестовал, отречься от своих показаний… все что угодно?
– Разумеется-разумеется, – благодушно пророкотал голос дяди Дэвида.
– Право же, Дэвид, никакой необходимости…
– Простите, а когда вы все это затеяли?
– Когда закончились настоящие игры, – ответил Дэвид. – Лет двадцать назад
– Благодарю вас, сэр. Это меня в Марселе научили ее готовить.
– Угу, угу.
– Ты мне вот что скажи, Хэмфри, – произнес Трефузис. – Пока мы ехали в Зальцбург, Эйдриан поведал мне историю, так сказать, своей жизни.
– Ну и?..
– Он рассказал о тебе и о Элен в школе.
– Да, он пару раз появлялся на наших пятничных чаепитиях, ведь так, дорогой?
– И рассказал также, как налетел на тебя, Дэвид, в «Лордзе» году… в семьдесят пятом или семьдесят шестом, по-моему.
– Верно, во время матча с австралийцами. Помню. Не понимаю, правда, что значит «налетел».
– Не понимаешь?
– Его родители отправились отдыхать. Естественно, им не хотелось, чтоб крысенок путался у них под ногами. Вот они и сплавили его мне.
– Так он… выходит… не убегал из дома?
– Господи боже, нет! Так он это тебе рассказал? Да нет. Абсолютно нормальное школьное детство, насколько я помню. Его, правда, вытурили из школы за то, что он наводнил ее какой-то похабщиной, издавая школьный журнал. Провел пару лет в местном колледже Глостера, сдал там экзамены. Потом преподавал в норфолкской приготовишке. Потом Святой Матфей. А что, он тебе наплел что-то совсем другое?
– Нет-нет. Примерно это. Ну, может быть, добавил одну-две… э-э… прикрасы. Разного рода увлекательную чепуху насчет Пиккадилли, тюрьмы и тому подобного. Уверен, он и не думал оскорбить меня ожиданиями, будто я во все это поверю.
Нога Эйдриана соскользнула с подоконника. Задергавшись в попытках сохранить равновесие, он высадил ногой окно первого этажа, мусорный бак повалился, и Эйдриан рухнул, ударившись спиной о землю. Не помедлив, чтобы выяснить, какой ущерб он причинил себе или окну, Эйдриан вскочил и припустил по улице.
Глава четырнадцатая
Эйдриан сложил ладони домиком и ласково улыбнулся. Девушка продолжала читать:
– «Отелло» – это трагедия частной жизни, фраза сама по себе несообразная, поскольку, как и в большинстве шекспировских трагедий, успех достигается здесь посредством трактовки, не отвечающей форме. Именно отсутствие такого соответствия и делает тему вечной; завесы, срываемые со всего частного, – вот тема, более чем отвечающая нашему времени, как, возможно, и любому другому. Это ввергает нас в хаос,
– О, браво! – воскликнул Эйдриан. – Запоминающаяся фраза, Шела.
Девушка слегка зарумянилась от удовольствия.
– Вам понравилось, доктор Хили?
– Еще бы! Понравилось еще при первом чтении… те-те-те, постойте-ка… это было лет, наверное, уж десять назад… в восемьдесят первом, почти уверен… и сейчас нравится ничуть не меньше. Со временем она, похоже, становится только лучше. Джон Бэйли, «Шекспир и трагедия», издательство, если память совсем уж мне не изменяет, «Раутледж и Киган Пол».
– О боже. – Девушка покраснела опять, на сей раз не от удовольствия.
– Боюсь, дорогая моя, фраза слишком уж запоминающаяся.
– Дело в том, что…
– Я знаю, вы были… безумно заняты. Но поверьте, я с куда большим удовольствием выслушал это достойное эссе, чем прослушал бы ту ерунду, которую вы состряпали бы без помощи Бэйли. Все к лучшему. Думаю, вам удастся получить ту степень, какой вы жаждете, и без того, чтобы я докучал вам, требуя по эссе каждые две недели, ведь так?
– Ну…
– Конечно, удастся! – Эйдриан встал и подлил вина в стакан Шелы. – Еще немного мальвазии?
– Спасибо.
– Дымчатый, вулканический привкус, который не может опротиветь. Вы, насколько я знаю, играете?
– Да… я потому и не поспела с работой.
– Не понимаю, почему я сказал «насколько я знаю», – я же видел вас во множестве постановок. В этот уик-энд из Лондона приезжает моя жена, вы о ней, возможно, слышали?
– Дженни де Вулф, режиссер? Конечно!
– В таком случае, почему бы вам не заглянуть сегодня вечером к нам на Трампингтон и не сказать ей «здравствуйте»?
– Правда? Я бы с радостью.
– Прекрасно, дорогая моя. Скажем, в семь?
– Это будет чудесно. Спасибо!
Эйдриан с одобрением наблюдал за тем, как девушка подбирает сумку, шарфик, как направляется к выходу.
– Да, кстати, Шела…
Она ожидающе остановилась в дверях.
– Я обратил внимание на то, – сказал Эйдриан, – что вы состоите в университетском Обществе гуманистов.
Во взгляде ее обозначился намек на вызов, на подозрительность.
– И что?
– Для вас это серьезно?
– Очень.
– Вы, возможно, и к религии относитесь неодобрительно?
– Я ее терпеть не могу.
– А, вот это уже интересно. Думаю, стоит пригласить к нам сегодня и старика Трефузиса, уверен, он вам понравится, и не сомневаюсь, что ему понравитесь вы. Мы с ним работаем сейчас над… над одной проблемой, которая вас, возможно, заинтересует.
– Да?
– Как вам, вероятно, известно, разного рода функционеры, набранные по самым оголтелым ответвлениям христианской церкви, обозвали девяностые годы «Десятилетием евангелизма».