Лжедмитрий II
Шрифт:
Еще не утихли страсти крестьянской войны и сам Иван Исаевич Болотников томился в Каргополе, как новый самозванец, заняв Орел, расположился на зимовку.
Многолюдно в городе, по домам и избам шляхта на постое, казаки и холопы, приставшие к самозванцу. Кому жилья на посаде не досталось, те за городом землянки отрыли.
Кружит метель, да торгу не помеха, день воскресный, со всей округи мужики съехались.
С утра к Матвею Веревкину явился Меховецкий. На морозе нос совсем посинел, под глазами мешки набрякшие, однако пан
Жил Лжедмитрий в хоромах бывшего воеводы, именуемых теперь дворцом, а большая палата, где самозванец устраивал приемы — Грановитая.
Миновав стражу из шляхтичей, Меховецкий разделся в передней, пригладил пятерней редкие волосы.
Матвея Веревкина застал в Думной палате. Он сидел в высоком кресле, рыжий, угрюмый. На Меховецкого глянул тяжело.
— Ваше величество, — поклонился Меховецкий, — из Чернигова от Русинского послы.
— Чего хочет князь Роман? — Лицо Лжедмитрия чуть оживилось. — Я жду его с войском, а он посольством отделывается.
— Пан Русинский себе на уме. Коварней разбойника на всей польской окраине не сыскать. Ты, государь, не слишком давай ему веры.
Самозванец вскочил, заходил по палате.
— Коли князь Роман не желает служить мне по чести, я его не неволю, о том и послам скажу.
Повременив, заметил:
— Народ российский меня ждет и бояре. Подступлю к Москве, Кремль ворота откроет. Король Сигизмунд подмогу обещал и за то спасибо ему. А что до князя Ружинского, так не его хоругвями государь московский силен, одолеем Ваську Шуйского, одолеем. Он на меня, царя Дмитрия, руку поднял, и за вероломство сурового наказания достоин.
Замолчал, сел в кресло, руки на подлокотники положил.
— А послов, пан Меховецкий, сегодня после полудня приму.
Отпустив людей Ружинского и своих воевод, Матвей Веревкин диктовал грамоту. Дьяк с медной чернильницей у пояса старательно выводил буквы, изредка косился на государя. Новоявленный царь Дмитрий вершил государственные дела, обещал всему люду российскому великие милости, а особливо мужикам.
Речь Веревкина тихая, но достойная:
— Всем крестьянам и холопам прежнюю вольность, которую у них царь Борис отнял… Да обид бы им не чинить…
Матвей хмурил рыжие брови. Опоздал он: объяви себя царевичем на полгода раньше, и крестьянское войско Болотникова было бы с ним. Прошедшая встреча со шляхтичами Ружинского неприятна Матвею.
По всему видно, князь Роман намерился предъявить жесткие условия. Но Веревкину надобно было дать понять, что он царь и не потерпит, чтобы им помыкали.
Посольство Ружинского вело себя кичливо, говорило дерзко. Матвей возмутился, спросил строго:
— Для какой надобности князь Роман хоругви в Чернигов привел? На русской земле стоит, ежели не мне в службу, пускай воротит назад. О том и передайте князю Роману.
В палате замерли. Пан Меховецкий к стене прижался. О,
— Погоди, ваше величество, нашего князя не поноси!
Тут и другие шляхтичи опомнились, загалдели:
— Оговор!
— Не позволяем! Пойдем расскажем нашему князю, как нас царь Дмитрий принял!
Ругаясь, толпой покинули палату. У выхода из хором посольство догнал атаман Заруцкий:
— Панове, к чему обиды? Государь добр и щедр.
— Он нас бесчестил!
— Государь вас, панове, к обеду зовет, — снова сказал Заруцкий, — забудем раздоры.
— Нас и князя оболгали перед государем! — закричал Липницкий.
Заруцкий согласился:
— Может быть, может быть.
— А что, панове, уж не Меховецкий ли, собачий сын? — спросил Анджей.
Круль пристукнул себя по лбу:
— Его скверный язык. Вишь, в гетманах царских ходит, пес. Не по заслугам! Дай срок, явится князь Ружинский, он Меховецкому место укажет.
А пан Анджей сказал:
— Коли царь нас на обед покликал, так и верно, милость оказывает. Мы с князем Романом придем к нему в службу.
Смерклось. Затихли хоромы, и самозванец остался один на один со своими думами и заботами.
В палате тихо. Толстые бревенчатые стены заглушают шум. На обеде послы Ружинского вели себя смирно, к нему, царю, почтение выказывали.
Царю!.. Лжедмитрий даже головой покрутил. Он, Матвей Веревкин, посадский человек из Шклова, государь московский! И откуда такая блажь вам в голову втесалась?
Помнит Матвей, как парнишкой обучался грамоте у шкловского попа Силантия, а потом потянуло свет повидать, и подался за рубеж, в Речь Посполитую, язык польский и латинский познал, Талмуд осилил. Наслышавшись о царевиче Дмитрии и его мнимом побеге из Москвы, захотелось судьбу испытать.
Самозванец уверовал в удачу. Даже когда под Брянском побили его первый раз воеводы Василия Шуйского, большие и малые поселения и городки признали царя Дмитрия. Сходились в его войско холопы и крестьяне, чудом избежавшие разгрома отряды из армии Ивана Болотникова, потянулись за добычей шляхтичи.
Знал Матвей панскую корысть. В Варшаве с Веревкиным имел беседу канцлер Лев. Объявил Сапега, чего ждет от царя Дмитрия Речь Посполитая, и он, Матвей Веревкин, условия короля и папы римского принял, лишь бы на царство посадили.
К весне пополнил войско и выступил на Москву. Война против Болотникова измотала полки Шуйского, и царь Дмитрий не встретил сильного сопротивления. Так думает не только самозванец, но и гетман Меховецкий, атаман Заруцкий, другие полковники и есаулы. Зажгли свечи, и по палате поплыл восковой дух.