Лживый язык
Шрифт:
— По мнению Челлини, художники — выдающиеся художники — должны стоять над законом, — произнес Крейс после паузы, когда наконец отдышался. Он пристально смотрел на меня. — Должны быть свободны от обязательств и иметь возможность пренебрегать правилами. Вы тоже так думаете, мистер Вудс? Скажите, что вы тоже так думаете, прошу вас.
Я не знал, что сказать, но счел, что лучше согласиться со стариком. Я кивнул, и в его взгляде, обращенном на меня, отразилось самое настоящее умиление.
— Теперь я уверен, что мы с вами прекрасно поладим, — заключил Крейс.
Мне потребовалась целая неделя на то, чтобы привести палаццо в божеский вид, и в течение этого времени у меня часто возникало ощущение, что, несмотря на все мои старания, дом не желает
Особенно пришлось повозиться с окнами в обоих концах портего. Въевшаяся грязь на них была сродни щиту, отделявшему Крейса от внешнего мира. Встав на шаткую стремянку, найденную в стенном шкафу на кухне, я взял тряпку, жидкость для мытья стекол и принялся отдраивать грязь. Моя тряпка чернела на глазах, но стекло чище не становилось. Наконец, на окне образовался маленький, размером с монету, прозрачный круг, через который заструился свет. Этот кружок постепенно увеличивался, пока не разросся во все окно и я не увидел улицу.
Одной стороной палаццо выходил на улицу, отделенную от дома всего лишь узкой полоской воды и мостиком, другой — на более широкий канал. По воде скользила лодка, груженная апельсинами, грейпфрутами, плодами лайма и лимонами. Гондола с целующимися влюбленными, управляемая горделивым, на вид надменным мужчиной, медленно проплыла мимо меня и исчезла за углом. По другую сторону узкого канала элегантная темноволосая женщина, стоя на балконе, курила сигарету. Куда бы я ни посмотрел, всюду кипела жизнь — люди занимались своими делами, общались, жили нормальной жизнью. Один Крейс, добровольный узник, прозябал в заточении в своем палаццо. По крайней мере, теперь, когда я вымыл окна, он из своей темницы мог видеть белый свет.
Ползучие растения, посаженные на небольшом клочке земли у ворот во дворе, вели собственное существование. Их усики обвивали лестницу и тянулись по ней вверх, стремясь проникнуть в сам дом. Будто хотели задушить палаццо, выжать жизнь из всего, что есть внутри. Срезая гибкие стебли, опутывавшие колонны и металлическую решетку, я чувствовал, как весь этот растительный организм перемещается и движется, ведя упорную борьбу за выживание. Я понял, что единственный способ совладать с ним — резать стебли на маленькие кусочки и складывать их в черные мусорные пакеты, но даже оттуда усики умудрялись выползти.
Не менее трудно было справиться со мхом, покрывавшим коринфскую колонну и обнаженного ангелочка в центре двора. Сначала я попытался счистить мох тряпкой. Не получилось. Тогда я прибегнул к помощи старой стамески, которую нашел под раковиной, но все равно пришлось повозиться. Эта работа была трудоемкая и отняла много времени.
В те первые несколько дней на мне не высыхал пот, пока я, в футболке и шортах, пытался навести порядок в палаццо. Убирая помещения, я выметал из углов древнюю пыль и волосы, которые, как мне казалось, принадлежали тем, кого уж давно не было в живых. Налет грязи, разрыхленный и размягченный временем, имел гладкую, почти бархатистую текстуру. Я таскал горы книг, стирал грязную одежду Крейса, двигал мебель, подметал, вытирал пыль, скоблил и уничтожал. За изящными произведениями искусств обосновались пауки, использовавшие рамы в качестве арок миниатюрной авансцены, на которых они развешивали паутину — свои собственные декорации. На кухне возле мусорного ведра я обнаружил колонию муравьев, регулярно лакомившихся сахаром из пакета, который Крейс часто оставлял на рабочем столе. А в его спальне в темных сырых складках полога росли поганки. В ванной жили тараканы. В гостиной под персидский ковер часто заползали мокрицы.
Когда почти весь дом был убран, я вдруг сообразил, что еще не только не касался кабинета Крейса, но и вообще ни разу туда не входил. К этому времени я уже достаточно хорошо изучил Крейса и знал, что он не терпит вмешательства в свою личную жизнь. Поэтому я подумал, что следует спросить у него разрешения, прежде чем соваться в его кабинет. Я положил инвентарь для уборки и, как был в шортах и футболке, теперь уже в пятнах и крапинках, прошел через портего в гостиную, где Крейс был занят чтением.
— Мистер Крейс, можно
— Да?
— С уборкой я почти закончил. Остался только ваш кабинет. Хотите, чтобы там я тоже навел порядок?
Крейс на минуту задумался, потом, смирившись, кивнул.
— Пожалуй. А то там черт ногу сломит. Стол завален корреспонденцией. Ее бы разобрать.
Он вздохнул, положил на стол книгу, медленно встал и зашаркал ко мне.
— Пойдемте со мной, — сказал он, коснувшись меня своей костлявой рукой.
Я последовал за ним из гостиной. Мы прошли через портего в его спальню, где дверь в глубине комнаты вела в его темный кабинет без окон.
— Свет здесь есть? — спросил я.
— Выключатель там, — сказал Крейс, махнув рукой в сторону очертаний письменного стола у дальней стены.
Включив свет, я увидел, что стол завален письмами. Несколько конвертов валялись на персидском ковре под столом. Под ворохом писем я нашел покрытую плесенью кружку, сгнивший огрызок яблока, несколько скомканных пожелтевших бумажных салфеток и чернильное перо. Возле стола на низкой деревянной подставке стояла керамическая чернильница в форме черепахи. Под слоем пыли на ней я разглядел изящный рисунок в желто-зелено-бежевых тонах. Помимо книжных полок, в кабинете находился открытый выставочный стенд — нечто вроде шкафчика с редкими вещицами. Там были: покрытая поливной глазурью керамическая ваза в форме створчатой раковины; сине-желтая чаша с изображением юного пастуха на склоне горы, которого похищает орел; изящные вазы, несколько миниатюр, некоторые из них в оправе из серебра или черного бархата; мраморная плита с рельефным изображением юноши, опускающего левую руку в чашу с огнем (вероятно, это был Муций Сцевола); [8] пара красивых медных подсвечников и треугольная шкатулка с крылатыми фигурками на каждом конце — очевидно, курильница. На каждой вещи в этом шкафу лежал толстый слой пыли.
8
Гай Муций Сцевола — в античной легенде римский герой. Был схвачен этрусками, которые стали угрожать ему казнью. Желая показать презрение к боли и смерти, сам положил руку на горящий алтарь.
На стенах, обитых кроваво-красной тканью, висели в рамках под какими-то немыслимо кривыми углами несколько архитектурных планов палладианских [9] вилл. В каждом углу комнаты высились книжные башни, на вид ужасно неустойчивые, — казалось, они вот-вот развалятся. У двери я увидел сундук, наподобие тех, что были в портего. На сундуке стояла статуэтка коленопреклоненного сатира с раковиной в руке. Рядом с сундуком находилась богато орнаментированная мраморная урна с каннелюрами.
9
Палладианский — в стиле построек Палладио (1518–1580), итальянского архитектора эпохи Возрождения, прославившегося своими гармоничными зданиями в классическом стиле.
— Даже не знаю, с чего предложить вам начать, — произнес Крейс, в отчаянии разводя руки в стороны. — Начните с чего-нибудь.
— Не беспокойтесь. Скоро здесь будет полный порядок.
— Но почту не трогайте, пока я сам не решу, как к ней подступиться, — сказал Крейс, покидая комнату. — Писем скопилось так много. Ума не приложу, что с ними делать. Пойду почитаю в постели. Крикните, если понадоблюсь.
Я сразу же взялся за дело. Сдвинув письма на одну сторону стола, бросил в мусорное ведро кружку, огрызок яблока и использованные салфетки. Аккуратно стер пыль с каждой вещи в шкафчике для раритетов. Почистил персидский ковер. Подмел мраморный пол, сложил ровно книги и повесил прямо рамки на стенах. Работая, я невольно задумался о том, как и когда Крейс сумел приобрести столь внушительную коллекцию ценных произведений искусства. Должно быть, до того, как стал затворником, предположил я. Или нанял торгового агента, который искал и покупал для него художественные творения.