М. П. Одинцов
Шрифт:
было пятеро. И все — трудолюбивые, мастеровые, пытливые умом, с крепкой хлеборобской хваткой. У
таких любой инструмент из рук не валился. И за плугом ходко шагали, и косы остро пели-посвистывали
у них на лугу, и плотничать умели, и за пчелами ухаживали, и шорничали, а требовалось — и телегу, сани
смастерят, печку хорошо складут. И вообще не гнушались никакими делами, во всем толк знали. О таких
людях на Урале говорят, что у них руки от головы близко растут
уважали. За основательность, мастеровитость. [21]
И дети с ранних лет, вырастая от этого мощного корневища, рано познавали труд, нередко изнурительный
и тяжелый. Спустя более полувека Михаил Петрович так напишет о своем детстве: «...деревня двадцатых
годов с малолетства приучала к труду до седьмого пота. Стар и млад знали цену копейке, разницу во
вкусе хлеба из муки и из лебеды. Редки праздники, еще реже — обновка. Летние дни не богаты на
детские забавы, главное в них — работа, от зари до зари без скидки на возраст».
Старшие — люди жизнестойкие, многоопытные, крепко верящие в надежность рук своих и смекалку, —
казалось бы, ничему не учили детей, не наставляли. Во всяком случае, словами. Просто хорошо работали, споро и привычно. Малыши учились у них на практике сметливости и спокойной приветливости, уважительности, с которой они относились друг к другу. Конечно, случались и неурядицы, как в любых
больших семьях, живущих тесно, трудно, но зла не было. Цену человеку сызмальства назначали строго
по его деловым качествам. Так жили и росли дети, стараясь сравняться со взрослыми в навыке и знаниях, на всю жизнь вынося из родного двора любовь к труду, человеколюбие.
Особенно запомнился Михаилу прадед — настоящий русский богатырь, человек хотя нрава крутого, но и
доброты необыкновенной. Голоса никогда не повышал, но если промашку в чем допустишь, тут же
увидит. А увидит, не простит. Взгляд — острый, слово — бритва. Считал, что мягкость в жизни
хлеборобской может обернуться не добром для домочадцев. Любил повторять: «Мать богатства —
землица, а батюшка его — труд».
Он никогда не спешил, потому что был всегда одинаково занят. И умереть собирался достойно. В сенях
стояли заранее заготовленные две домовины. [22] Прадед Яков и баба Ксеня, помывшись в бане, один раз
в год ночевали в них с той целью, чтобы, как они говорили, «обжить» свой будущий дом в мире ином.
Физически крепок был Яков Матвеевич. Даже после того, как разбил его паралич, сумел справиться с
тяжким недугом и жил потом многие годы так, будто ничего и не случилось. Когда в постели почти
недвижимым лежал, и то без работы не обходился — лапти для
В обед обычно все собирались гурьбой возле крепкого, на совесть сработанного, пережившего не одно
поколение, всегда выскобленного до желтизны стола и смотрели на прадеда, ждали его сигнала —
приступить к трапезе. Помолившись, Яков Матвеевич брал огромный каравай хлеба, резал его на ломти и
раздавал каждому. Собирал крошки, смахивал ладонью их в рот и только тогда стукал ложкой о стол —
можно было начинать. Встанет — вставай все. Отношение к хлебу, как и к земле, его рождающей, самое
бережное, благоговейное.
Охоч старик был до бани. Протапливали ее так, что усидеть в ней хватало духу только у него. Парил себя
неистово, нещадно замоченными в хлебном квасе вениками, а потом, искупавшись в ледяном роднике, огородами возвращался домой в исподней рубахе и холщовых подштанниках.
Любил Миша наблюдать за прадедом, когда тот ужинал после бани. Это было целое событие. Яков
Матвеевич, сидя у старого пузатого самовара, наверное, ведро выхлебывал чайку. Мальчишка с
удивлением смотрел, как убывал мед в банке, в которую дед макал хлеб. Словами свое блаженство не
высказывал, только пот утирал с лица огромным домотканым полотенцем, которое брал поминутно с
колен, и удовлетворенно покряхтывал. [23]
Удивительной женщиной была баба Ксеня — мать матери. Она особенно любила Мишу. Сколько песен
он услышал от нее, сколько поверий, шуток-прибауток, пословиц и поговорок она знала, сколько сказок
от нее узнал! А сказки — носители нравственности, идеалов, которые так нужны детям, жаждущим
добра и справедливости. И работать она его тоже всегда учила, потому что поистине золотые руки были у
нее. И шила, и вязала, а нужно — и скамейку сколотит, плотницкое ремесло знала. И шанежки
получались у нее на диво мягкие и ароматные. А мальчонка все старался запомнить, все принимал в свою
чуткую душу.
И мать частенько говаривала, не уставая, повторяла без назидательности, без навязчивости, что ложь и
доброта никогда не живут вместе. Вроде и простая мудрость, да только в ней истинное величие.
Уже став взрослым, будучи прославленным летчиком-генералом, Михаил Петрович не раз задавал себе
вопрос: кто научил терпению в работе и, главное, способности мечтать? И в поисках ответа он всегда
мысленно возвращался к своему раннему детству, к прадеду и прабабушке, к бабушке Ксении, к теткам и
дядьям. Они нередко заменяли ему мать и особенно отца на крутых поворотах, которых случалось