М. П. Одинцов
Шрифт:
С этого первого, памятного на всю жизнь полета [30] и началась летная биография Одинцова. Время
стало отсчитывать его крылатые часы. С этого дня он уже не мыслил жизни без полетов, все больше и
больше испытывая захватывающую радость летного труда. И никогда он потом не жалел, что пришел в
авиацию холодной зимой тридцать седьмого года. Хоть и был позже труд до «седьмого пота» вывозных
полетов на «живом» учебном самолете с летчиком-инструктором, хоть и
разочарования, и надежды, и вера, и неверие в свои способности, однако за небо он ухватился крепко.
Михаил видел, что книжная увлеченность авиацией кое у кого быстро выветривалась в усложненных
условиях. Такие «романтики», не успев по-настоящему почувствовать вкус неба, вкус ветра,
ворвавшегося в открытую после посадки кабину, уже «скисали». Бесхарактерностью зачеркивали свою
мечту. Он был не из таких — душой действительно летчиком оказался. Сполна и серьезно ощутивший
главное — гордое сознание власти над машиной и над собой, однажды испытавший счастье
самостоятельного полета, он никогда не изменял своей мечте.
Организм постепенно приспосабливался к необычным условиям: перегрузкам, кислородной маске на
лице, к изнуряющему яркому заоблачному солнцу. И все это наконец окупилось счастьем первого
самостоятельного полета, позже появилось понимание уже другой романтики — романтики подлинного
мастерства, которая пришла как второе дыхание.
Скоро курсант Одинцов стал заметным пилотом. В аэроклубе о нем заговорили: не летает, а рисует в
воздухе.
Многие международные события все больше и больше возвышали в его глазах значимость летного дела.
Прошли бои у озера Хасан. Сгущались тучи беды и на Западе. На горизонтах гремели дальние [31] громы
войны. В те дни сознанием молодежи владели пламенные речи Георгия Димитрова, Долорес Ибаррури, беспощадно обличавших фашистских разбойников и провокаторов. Обстоятельства требовали принятия
окончательного решения: зачем и для чего летать? Ради спортивного интереса или это будет профессия
на всю жизнь?
Осенью 1938 года Михаил Одинцов получил свидетельство об окончании с отличием аэроклуба
Осоавиахима. Первоначальное обучение летному делу было пройдено успешно. Встал вопрос: как жить
дальше? Пришлось тогда ему основательно в ночных раздумьях побывать: мысленно примерялся то к
летному шлему, то к музыке, то к станку обувщика. Надо было посмотреть на себя строго и честно, выбор сделать твердо.
Мечта не только двоилась — троилась. На предприятии руководство и рабочие-ветераны советовали; поезжай в Ленинград, на фабрику «Скороход», окончи курсы,
полгода вернешься мастером, знатным обувщиком будешь. Преподаватели консерватории убеждали: не
губи в себе талант музыканта...
Вспоминая то время, Михаил Петрович пошутил как-то:
— Оказался тогда прямо-таки в сказочном положении. Стал, как витязь на распутье, рассуждать перед
тремя дорогами: направо пойдешь — в обувщики попадешь, налево свернешь — музыкантом станешь.
Решил прямо идти, за своей крылатой мечтой — в авиацию подался. Понял: небо — это на всю жизнь.
Победило оно. Через месяц был в Пермской военной школе пилотов...
Там не повезло дважды.
Начальство с интересом рассматривало рослого, хорошо сложенного юношу, который твердил: [32]
— Меня только в истребители.
— Тебе вообще пока рано в летчики. Семнадцати еще нет... — Начал доказывать, козыряя единственным
аргументом — пятерочным свидетельством об окончании аэроклуба. И обратил-таки на себя внимание.
Увидев, как парня все это огорчает, угадав в нем будущего истого летчика, инструктор школы старший
лейтенант Николай Евдокимов с сожалением крякнул и предложил:
— Давайте возьмем его на вырост.
Взяли. Но хотя и имел рекомендацию в истребительную авиацию, а направили в отряд, где осваивались
бомбардировщики и самолеты-разведчики. Год утюжил небо на Р-5. Особо не огорчался. Главное, что
много летать доводилось, а в этом, познав авиацию разумом и сердцем, он теперь уже видел весь смысл
своей жизни.
Потом еще почти год пробыл в Энгельсской военной школе пилотов. Переучивался на более
современный самолет-бомбардировщик — СБ. Там и стал младшим лейтенантом, военным летчиком.
Было это десятого октября сорокового года.
Любовь к профессии начинается не только с удивления увиденным и услышанным, но и с человека, который этой профессии учит. Еще в школе — заметили? — мы любим предметы, если любим учителей.
Михаилу Одинцову с ранних лет посчастливилось учиться у многих превосходных наставников — людей
чистых сердцем, богатых и щедрых душой, к которым можно было примерять себя самого, встречи с
которыми воспринимались как бесценный дар судьбы.
Запомнился первый инструктор аэроклуба Свинин. Не внешностью, не осанкой и не зычным голосом.
Внешность он имел вроде бы заурядную: сухощавый блондин невысокого роста. Как-то терялся он в
потоке курсантов и инструкторов. Работу делал молчаливо, [33] и не потому, что характер такой, — он