М. С.
Шрифт:
— Сам — то, что делаешь в этом гадюшнике?
— Корабли принимаю.
— Понятно. Кстати, кто сказал тебе, где я сейчас околачиваюсь? Хотя… Попробую и сама догадаться: отцовские бобики?
— Можно и так сказать.
— Значит, меня всё же пасут… Ну и хрен с ними.
— Не совсем так. Сначала я из вежливости заехал к Софи. Она мне, кроме всего прочего, сказала, что ты в столице. Где ты — она не знала.
— Вернее, ей это до лампочки.
— Тогда я нанёс визит Эриде.
Марина хмыкнула. Когда-то это была её единственная подруга. Это было давно.
Сордар же невозмутимо продолжил.
— Она,
Марина снова хмыкнула. Они с Эридой в детстве казались похожими словно сестрички, правда, Эрида была повыше. Теперь же… Вряд ли их когда-нибудь снова перепутают.
— Я спросил её о тебе. Она, оказывается, знала о тебе всё, вернее всё то, что о тебе писала пресса. Но она не знала, что ты в столице, более того, думала, что ты погибла. И даже сказала, что Софи решила по дурному надо мной пошутить.
— А у тебя таких мыслей не возникло? Как бы меня не любили в Старом городе, а похороны всё одно пришлось бы закатывать по высшему разряду. Младший Еггт преставился! Красота. Сестренка на похоронах обхохочется. Как бы я со строем ни конфликтовала, в преисподнюю отправлюсь принцессой и Еггтом. Так и представляю ухмыляющуюся Соньку над моим закрытым гробом!
Она раскатисто хохочет. Сордар молчит некоторое время. Сестра плакать давным-давно разучилась. А то можно было бы сказать — сквозь слезы смех.
— Нет, при всём её чернейшем юморе, шутить с некоторыми вещами она просто не станет. Ну, да ладно. И ты зря не зашла к ней. Да и Эриду зря обидела, она ведь этого ничем не заслужила.
— Проехали — сквозь зубы выцедила Марина.
— А когда я официально был приглашён к императору, то спросил о тебе. Ну, он и сказал. Сегодня с утра я поехал в твою гостиницу. Тебя не было, а пацаны сказали, где ты обычно прогуливаешься. Тут ты почти знаменитость.
— А вот это меня почти радует. А что до обиды Софи… Общаться с её кобелями у меня нет ни малейшего желания. Надо будет — сама ко мне явится, к Эриде это тоже относится.
— Злая ты.
— Да уж, какая есть.
— Храбрая, маленькая и одинокая.
Марина вздохнула.
— Охота поспорить, да не выходит.
— Да лучше и не спорь. А то помню я, насколько ты это дело любишь.
— Любила раньше, а сейчас — спорить и не о чем, и не с кем. И так ясно, что вокруг ничего, кроме дерьма не было и нет. А его сколько ни мешай, всё равно ничего, кроме дерьма и не получишь.
— Какой же ты стала оптимисткой!
— Да уж другой не будет. Да и этой, видимо, недолго осталось.
Сордар хотел сказать ей что-то вроде грубоватой шутки, но взглянул ещё раз в лицо — и передумал. За словом в карман сестра никогда не лезла, а сейчас и подавно может ляпнуть такого… К тому же, и это он тоже понял, она перешла в разряд людей, которым и чужая жизнь — медяк, да и своя — не дороже.
А ребёнком сестра была очень обидчивой. И доброй…
И адмирал в душе не мог смирится с тем, что нет уже той озорной и любопытной девочки. Сордар прекрасно представляет, как выглядит сестра в глазах окружающих. И что ей по виду никто не даст меньше тридцати. А то и сорока. Но сам-то прекрасно знает, сколько лет младшей сестре. Восемнадцать ей, только восемнадцать. И, похоже, что она
Ибо слишком многое уже пришлось ей пережить.
— Что дальше делать собираешься?
— До комиссии погуляю, а там — видно будет. Куда-нибудь, да пошлют. Буквы эдак на три — закончила она по-русски.
Сордар знает русский язык. И не только литературный вариант. В лексиконе сестрёнки явно произошли серьёзные изменения.
— Демобилизоваться не думаешь?
— Во- первых — на хрена, а во-вторых- я ведь здорова, на мне, оказывается, всё заживает как на собаке. Я, наверное, снова буду годна даже на первый разряд. Если к нервам не сильно будут цепляться. Я ведь только урод, но ни в коей мере не калека. Я теперь только урод — со злым раздражением повторила она.
— Отец вполне может подстроить тебе демобилизацию.
— С чего ты взял?
— Я бы на его месте поступил бы так.
— Ты на своём месте, а он на своём, и ему ко всему вагону проблем только колоссального скандала в благородном семействе не хватало.
— Так в чём дело? Врачи, обслуживающие аристократию тебе всё смогут восстановить. Твоё прежнее лицо, я имею ввиду.
— Денег нет на этих буржуев.
Сордар удивился. Это нечто новенькое в лексиконе сестры. До войны она таких слов не употребляла. И словечко-то говорящие. Дочь императора, похоже, выдала весьма сильный крен влево. Детское увлечение утопистами никуда не прошло. Интересно, на новый этап развития, вполне способный привести на баррикады перешло или как?
Это не экстравагантный, и даже слишком для человека её круга, внешний вид и любовь к дешёвым и не слишком эффектам. Это что-то иное, только вот что?
— Могу дать, мне они без надобности.
— Пока не надо, а там посмотрим. — она грязно выругалась
— Знаешь, далеко не всякий боцман парусного флота умеет так ругаться…
— А мне плевать на всё. И на всех. И читать мораль мне уже не надо.
— Я и не читаю. Просто… Я хотел увидеть в тебе что-то от прежней Марины. И не увидел ничего. И я понял, насколько ужасна была твоя жизнь в эти годы. Но всё-таки жаль, что от прежней Марины не осталось ничего.
Он видел, как дёрнулось в это момент лицо сестры. И словно гримаса боли искажает его. Первая мысль — явно сказать какую-нибудь гадость. Но она проходит. Марина будто ссутулилась и устало сказала.
— Я и сама иногда жалею, что ничего не осталось… Но прошлого не вернуть. А будущего у меня нет.
— Будущее есть у всех. И всегда.
— У тебя его нет также как и у меня.
— Интересно, почему?
— Объясняю. Допустим, завтра подпишут мирный договор. И что будет послезавтра?
— Демобилизация.
— Совершенно верно. А в нагрузку к ней и сокращение армии. И твои кораблики порежут на металл в первых рядах. А куда ты денешься? В свой особняк мемуары писать? Так таких писателей ни один десяток будет. А меня попросту выпрут в отставку. И сам знаешь, кто к этому руку приложит.
— Я бы на его месте тебя бы уже в отставку отправил.
Она пожала плечами.
— Я в столице — это просто опасно. Я просто убью кого-нибудь. И всё.
— Верю. Ты ведь герой, а это значит — кроме всего прочего — человек без меры.