М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Гиллельсон Максим Исаакович

пруду мы разбивались на два стана и перекидывались

снежными комьями; на плотине с сердечным замиранием

смотрели, как православный люд, стена на стену (тогда

еще не было запрету), сходился на кулачки, и я помню,

как раз расплакался Мишель, когда Василий-садовник

выбрался из свалки с губой, рассеченной до крови. Ве­

ликим постом Мишель был мастер делать из талого

снегу человеческие фигуры в колоссальном виде; вообще

он был счастливо одарен

способностями к искусствам;

уже тогда рисовал акварелью довольно порядочно и ле­

пил из крашеного воску целые картины; охоту за зай­

цем с борзыми, которую раз всего нам пришлось видеть,

вылепил очень удачно, также переход через Граник

и сражение при Арбеллах 9, со слонами, колесницами,

украшенными стеклярусом, и косами из фольги. Прояв­

ления же поэтического таланта в нем вовсе не было за­

метно в то время, все сочинения по заказу Capet он пи­

сал прозой, и нисколько не лучше своих товарищей.

Когда собирались соседки, устраивались танцы и ра­

за два был домашний спектакль; бабушка сама была

очень печальна, ходила всегда в черном платье и белом

старинном чепчике без лент, но была ласкова и добра,

и любила, чтобы дети играли и веселились, и нам было

у нее очень весело 10.

Так прожили мы два года. В 1827 году она поехала

с Мишелем в Москву, для его воспитания, а через год

и меня привезли к ним. В Мишеле нашел я большую

перемену, он был уже не дитя, ему минуло четырнадцать

лет; он учился прилежно. M-r Gindrot 11, гувернер, поч­

тенный и добрый старик, был, однако, строг и взыскате­

лен и держал нас в руках; к нам ходили разные другие

учители, как водится. Тут я в первый раз увидел русские

стихи у Мишеля: Ломоносова, Державина, Дмитриева,

Озерова, Батюшкова, Крылова, Жуковского, Козлова

и Пушкина, тогда же Мишель прочел мне своего сочине­

ния стансы К***; меня ужасно интриговало, что значит

слово стансыи зачем три звездочки? Однако ж промол-

35

чал, как будто понимаю. Вскоре была написана первая

поэма «Индианка» 12 и начал издаваться рукописный

журнал «Утренняя заря», на манер «Наблюдателя» или

«Телеграфа» 13, как следует, с стихотворениями и изящ­

ною словесностью, под редакцией Николая Гавриловича;

журнала этого вышло несколько нумеров, по счастию,

перед отъездом в Петербург, все это было сожжено,

и многое другое, при разборе старых бумаг.

Через год Мишель поступил полупансионером в Уни­

верситетский благородный пансион, и мы переехали

с Поварской на Малую Молчановку в дом Чернова 14.

Пансионская

жизнь Мишеля была мне мало известна,

знаю только, что там с ним не было никаких историй;

изо всех служащих при пансионе видел только одного

надзирателя, Алексея Зиновьевича Зиновьева, бывав­

шего часто у бабушки, а сам в пансионе был один только

раз, на выпускном акте, где Мишель декламировал

стихи Жуковского: «Безмолвное море, лазурное море,

стою очарован над бездной твоей» 15. Впрочем, он не

был мастер декламировать и даже впоследствии читал

свои прекрасные стихи довольно плохо.

В, соседстве с нами жило семейство Лопухиных,

старик отец, три дочери-девицы и сын; они были с нами

как родные и очень дружны с Мишелем, который редкий

день там не бывал. Были также у нас родственницы со

взрослыми дочерьми, часто навещавшие нас, так что

первое общество, в которое попал Мишель, было пре­

имущественно женское, и оно непременно должно было

иметь влияние на его впечатлительную натуру.

Вскоре потом умер M-r Gindrot, на место его по­

ступил M-r Winson 16, англичанин, и под его руковод­

ством Мишель начал учиться по-английски. Сколько мне

помнится, это случилось в 1829 году, впрочем, не могу

с достоверностью приводить точные цифры; это так дав­

но, более тридцати лет, я был ребенком, никогда ника­

ких происшествий не записывал и не мог думать, чтобы

мне когда-нибудь пришлось доставлять материалы для

биографии Лермонтова. В одном могу ручаться, это

в верности как самих фактов, так и последователь­

ности их.

Мишель начал учиться английскому языку по Бай­

рону и через несколько месяцев стал свободно понимать

его; читал Мура и поэтические произведения Вальтера

Скотта (кроме этих трех, других поэтов Англии я у него

никогда не видал), но свободно объясняться по-анг-

36

лийски никогда не мог, французским же и немецким

языком владел как собственным. Изучение английского

языка замечательно тем, что с этого времени он начал

передразнивать Байрона.

Вообще большая часть произведений Лермонтова

этой эпохи, то есть с 1829 по 1833 год, носит отпечаток

скептицизма, мрачности и безнадежности, но в действи­

тельности чувства эти были далеки от него. Он был ха­

рактера скорее веселого, любил общество, особенно жен­