М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Гиллельсон Максим Исаакович

Похороны вышли торжественные. Весь народ

был в трауре. И кого только не было на этих по­

хоронах.

427

Когда могилу засыпали, так тут же ее чуть не

разобрали: все бросились на память об Лермонтове

булыжников мелких с его могилы набирать. Потом

долгое еще время всем пятигорским золотых дел масте­

рам только и работы было, что вделывать в браслеты,

серьги и брошки эти камешки. А кольца в моду вошли

тогда масонские, такие, что с одной стороны

Гордиев

узел, как тогда называли, а с другой камень с могилы

Лермонтова. После похорон был поминальный обед,

на который пригодилось наше угощение, приготовлен­

ное за два дня пред тем с совсем иною целью. Тогда

же Столыпин отдал батюшке и деньги, и икону; а мы

тогда же и черновую рукопись «Героя нашего времени»,

оказавшуюся в столе в рабочей комнате, на память по

листкам разобрали.

Немецкий художник Шведе нарисовал портрет

с Михаила Юрьевича в гробу для коменданта Илья-

шенко. С него и я сделал копии для себя и для Марии

Ивановны Верзилиной, а после акварелью и для Елиза­

веты Алексеевны Арсеньевой. Этот же художник

нарисовал прекрасный проект памятника на могилу

Лермонтова, для которого в один день было собрано

1500 рублей; но их пришлось возвратить, когда стало

известно, что бабушка поэта хлопочет о перемещении

тела его в ее имение.

Вся наша компания скоро разлетелась. Столыпин

уехал тогда же; Верзилиных вскоре выписал Петр Се­

менович в Варшаву; а я еще долго оставался в Пятигор­

ске и был там, когда гроб, шесть месяцев спустя, вырыли

для отправления в Россию. Впрочем, при этом были еще

и Верзилины. Пришлось мне также быть свидетелем

того, как ненависть прекрасного пола к Мартынову,

сидевшему на гауптвахте, перешла мало-помалу в со­

страдание, смягчаемая его прекрасною, заунывною

игрою на фортепиано и печальным видом его черного

бархатного траура. Глебова и князя Васильчикова

выпустили без всякого наказания, слава богу, благодаря

расположению государя Николая Павловича к отцу

последнего; хотя, говорили, Васильчиков воздержи­

вался от всякого представительства за сына. Да

и сам Мартынов недолго насиделся: он был при­

говорен к церковному покаянию в Киев и уехал

в Россию.

Во время допроса никто из нас не показывал всей

истины, чтобы не впутать в это дело семьи Верзилиных,

428

и приехавший для допроса следователь, жандармский

полковник Кувшинников, сам своими советами помог

нам выгородить Марию Ивановну и ее дочерей.

Доктор Раевский

рассказывал нам еще много инте­

ресного, относящегося до прошлого России, но я взя­

лась в этом рассказе записать из его речей только то,

что имеет хоть какую-нибудь связь с жизнью и смертью

одного из известнейших русских поэтов. Поэтому мне

остается упомянуть еще только о встрече его с Нико­

лаем Соломоновичем Мартыновым перед самой Крым­

ской кампанией в одном из московских клубов. Они

никогда не были особенно расположены друг к другу,

но тут встретились как истинные друзья, и много горь­

ких и веселых воспоминаний пришло им на память.

Это была его последняя встреча с одним из знаемых

им людей в то далекое время, когда они жили под

гостеприимной кровлей семьи Верзилиных и состав­

ляли обычный кружок вокруг Михаила Юрьевича

Лермонтова.

Э. А. ШАН-ГИРЕЙ

ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕРМОНТОВЕ

Часто слышу я рассказы и расспросы о дуэли

М. Ю. Лермонтова; не раз приходилось и мне самой

отвечать и словесно и письменно; даже печатно при­

нуждена была опровергать ложное обвинение, будто

я была причиною дуэли. Но, несмотря на все мои заяв­

ления, многие до сих пор признают во мне княжну

Мери.

Каково же было мое удивление, когда я прочла

в биографии Лермонтова в последнем издании его сочи­

нений: 1 «Старшая дочь ген. Верзилина Эмилия кокет­

ничала с Лермонтовым и Мартыновым, отдавая

преимущество последнему, чем и возбудила в них рев­

ность, что и подало повод к дуэли».

В мае месяце 1841 года М. Ю. Лермонтов приехал

в Пятигорск и был представлен нам в числе прочей

молодежи. Он нисколько не ухаживал за мной, а нахо­

дил особенное удовольствие me taquiner *. Я отделыва­

лась, как могла, то шуткою, то молчанием, ему же

крепко хотелось меня рассердить; я долго не поддава­

лась, наконец это мне надоело, и я однажды сказала

Лермонтову, что не буду с ним говорить и прошу его

оставить меня в покое. Но, по-видимому, игра эта его

забавляла просто от нечего делать, и он не переставал

меня злить. Однажды он довел меня почти до слез:

я вспылила и сказала, что, ежели бы я была мужчина,