М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Гиллельсон Максим Исаакович

который сообщил их В. А. Жуковскому, князьям

Вяземскому, Одоевскому и проч. Знакомые Лермон­

това беспрестанно говорили ему приветствия, и про­

неслась даже молва, что В. А. Жуковский читал их его

императорскому высочеству государю наследнику и что

он изъявил высокое свое одобрение.

Успех этот радовал меня по любви к Лермонтову,

а Лермонтову вскружил, так сказать, голову — из

желания славы. Экземпляры стихов раздавались всем

желающим,

даже с прибавлением двенадцати стихов,

содержащих в себе выходку противу лиц, не подлежа­

щих русскому суду — дипломатов <и> иностранцев,

а происхождение их есть, как я убежден, следующее:

К Лермонтову приехал брат его камер-юнкер

Столыпин 1. Он отзывался о Пушкине невыгодно,

говорил, что он себя неприлично вел среди людей боль­

шого света, что Дантес обязан был поступить так, как

поступил. Лермонтов, будучи, так сказать, обязан

Пушкину известностию, невольно сделался его парти­

заном и по врожденной пылкости повел разговор

горячо. Он и половина гостей доказывали, между

прочим, что даже иностранцы должны щадить людей

замечательных в государстве, что Пушкина, несмотря

на его дерзости, щадили два государя и даже осыпали

милостями и что затем об его строптивости мы не

должны уже судить.

Разговор шел жарче, молодой камер-юнкер Сто­

лыпин сообщал мнения, рождавшие новые с п о р ы , —

и в особенности настаивал, что иностранцам дела нет

до поэзии Пушкина, что дипломаты свободны от влия­

ния законов, что Дантес и Геккерн, будучи знатные

иностранцы, не подлежат ни законам, ни суду русскому.

Разговор принял было юридическое направление,

но Лермонтов прервал его словами, которые после

почти вполне поместил в стихах: «Если над ними нет

закона и суда земного, если они палачи Гения, так

есть божий суд».

Разговор прекратился, а вечером, возвратясь из

гостей, я нашел у Лермонтова и известное прибавление,

в котором явно выражался весь спор. Несколько

времени это прибавление лежало без движения, потом

по неосторожности объявлено об его существовании

и дано для переписывания; чем более говорили Лер­

монтову и мне про него, что у него большой талант,

тем охотнее давал я переписывать экземпляры.

484

Раз пришло было нам на мысль, что стихи темны,

что за них можно пострадать, ибо их можно перетолко­

вывать по желанию, но сообразив, что фамилия Лер­

монтова под ними подписывалась вполне, что высшая

цензура давно бы остановила их, если б считала это

нужным, и что государь император осыпал семейство

Пушкина милостями,

следовательно, дорожил и м , — по­

ложили, что, стало быть, можно было бранить врагов

Пушкина, оставили было идти дело так, как оно шло,

но вскоре вовсе прекратили раздачу экземпляров с при­

бавлениями потому, что бабку его Арсеньеву, и не знав­

шую ничего о прибавлении, начали беспокоить общие

вопросы о ее внуке, и что она этого пожелала.

Вот все, что по совести обязан я сказать об этом

деле.

Обязанный дружбою и одолжениями Лермонтову

и видя, что радость его очень велика от соображения,

что он в 22года от роду сделался всем известным,

я с удовольствием слушал все приветствия, которыми

осыпали его за экземпляры.

Политических мыслей, а тем более противных по­

рядку, установленному вековыми законами, у нас не

было и быть не могло. Лермонтову, по его состоянию,

образованию и общей любви, ничего не остается же­

лать, разве кроме славы. Я трудами и небольшим име­

нием могу также жить не хуже моих родителей. Сверх

того, оба мы русские душою и еще более верноподдан­

ные: вот еще доказательство, что Лермонтов неравно­

душен к славе и чести своего государя.

Услышав, что в каком-то французском журнале на­

печатаны клеветы на государя императора, Лермонтов

в прекрасных стихах обнаружил русское негодование

противу французской безнравственности, их палат и т. п.

и, сравнивая государя императора с благороднейшими

героями древними, а журналистов — с наемными кле­

ветниками, оканчивает словами:

Так в дни воинственные Рима,

Во дни торжественных побед,

Когда с триумфом шел Фабриций,

И раздавался по столице

Народа благодарный к л и к , —

Бежал за светлой колесницей

Один наемный клеветник2 .

Начала стихов не помню — они писаны, кажется,

в 1835 году, и тогда я всем моим знакомым раздавал

их по экземпляру с особенным удовольствием.

Губернский секретарь Раевский

21 февраля 1837

A. X. БЕНКЕНДОРФ

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА О СТИХОТВОРЕНИИ

ЛЕРМОНТОВА «СМЕРТЬ ПОЭТА»

С РЕЗОЛЮЦИЕЙ НИКОЛАЯ I