М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
тию, ходатайство это не было уважено, а я просто без
суда переведен на службу в губернию; записываю это
для отнятия права упрекать память благородного
Мишеля» ( PO,1890, № 8, с. 742—743). Сестра Раевского
А. А. Соловцова рассказывала П. А. Висковатову о встрече друзей
после возвращения их в Петербург. «Она помнила, — пишет
о н , — как брат ее вернулся из ссылки в Петербург,
как была обрадована
сколько часов вбежал в комнату Лермонтов и бросился
на шею к ее брату. «Я помню, как он его целовал
и потом все гладил и говорил: «Прости меня, прости
меня, милый». Я была ребенком и не понимала, что
это значило, но как теперь помню растроганное лицо
Лермонтова и его большие, полные слез глаза. Брат
был тоже растроган до слез и успокаивал друга своего»
(Вестник Европы, 1887, № I, с. 345).
42 Здесь опущено приведенное в воспоминаниях Шан-Гирея
письмо Лермонтова к С. А. Раевскому от второй половины ноября —
начала декабря 1837 г.
43 Отрывок из стихотворения «Опять, народные витии...» был
503
напечатан в «Современнике» (1854, № 5, отд. 1, с. 5); полностью
стихотворение напечатано в «Библиографических записках» (1859,
№ 1, стб. 21—22). Приведенный текст имеет разночтения с оконча
тельной редакцией.
44 Из стихотворения «Журналист, читатель и писатель».
45 Речь идет об императрице Александре Федоровне. Об этом
см.: Герштейн,с. 38—41. О последней редакции «Демона» см. статью
Найдича Э. Э. — Русская литература, 1971, № 1, с. 72—78, а также
его статью «Спор о «Демоне». — Литературная Россия, 1968, 5 июля,
№ 27, с. 16—17.
46 Правильнее Цинандали.
47 Мария Алексеевна Щербатова была увлечена Лермонтовым.
Навестив ее в Москве, А. И. Тургенев записал в дневнике: «Сквозь
слезы смеется, любит Лермонтова». После дуэли поэта с Барантом
Щербатова, сделавшаяся предметом бесконечных пересудов, потеряв
шая маленького сына, который умер в ее отсутствие, оказалась
в ужасном положении. В письмах этого времени к своей приятельнице
А. Д. Блудовой (о ней см. с. 566 наст. изд.) она, стараясь притушить
сплетни и поняв, что Лермонтов для нее потерян, изображает их
отношения как просто дружеские. 21 марта 1840 г. она писала:
«...свет и прекрасные дамы оказывают мне слишком
большую честь, уделяя мне так много внимания! Пред
полагают, что я была причиной того, что состоялась
эта несчастная дуэль. А я совершенно уверена, что
оба собеседника во время
обо мне. К несчастью, казалось, что оба молодых чело
века ухаживали за мной. Что я положительно знаю,
так это то, что они меня в равной степени уважали. Я их
обоих очень любила, и я могу сказать об этом любому,
кто захочет услышать это. Так что же в этом плохого,
спрашиваю я Вас? Они много раз слышали от меня,
что я не выйду вновь замуж. Таким образом, у них не
было никакой надежды. И потом каждый из них знал
всю глубину моего дружеского расположения к дру
гому. Я этого не скрывала. И я не видела в этом ничего,
заслуживающего порицания.
Что касается этой дуэли, то мое поведение никоим
образом не могло дать повод для нее, так как я всегда
была одинакова как по отношению к одному, так и по
отношению к другому. Эрнест, говоря со мной о Лер
монтове, называл его «ваш поэт», а Лермонтов, говоря
о Баранте, называл его «ваш любезный дипломат».
Я смеялась над этим, вот и все.
Было бы слишком долго отвечать Вам на все то,
о чем говорится в Ваших письмах... Если б горе столь
504
большой потери не удручало меня, я бы часто от
всего сердца смеялась над той доброжелательностью,
с которой будут вестись все эти пересуды. Мой
поспешный отъезд дает повод для сплетен, но Вы
сами можете засвидетельствовать, прочитав отчаян
ное письмо моей мачехи о состоянии здоровья моего
отца.
Меня бесконечно огорчает отчаяние госпожи
Арсеньевой, этой замечательной старушки, она должна
меня ненавидеть, хотя никогда меня не видела. Она
осуждает меня, я в этом уверена, но если б она знала,
как я сама изнемогаю под тяжестью только что услы
шанного! Мадам Барант справедлива ко мне, в этом
я уверена. Она читала в моей душе так же легко, как
и в душе Констанции <дочери>, она знала о моих
отношениях с ее сыном, и она не может, таким образом,
сердиться на меня из-за его отъезда. Эта семья мне
очень дорога, я им многим обязана». А 23 марта она
продолжает: «Один друг моего отца... человек, наде
ленный очень рассудительным и обстоятельным умом,
интересуется всем, что касается нашей семьи. Именно
он пишет, что Эрнест уже покинул Петербург. Теперь
мне не терпится узнать, каким будет путь М.: мне
пишут также, что он просит, чтобы его послали на
Кавказ. Какой безумец! Думает ли он о своей бабушке,