М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Гиллельсон Максим Исаакович

временем будете меня благодарить.

— А теперь еще вы не гордитесь моими стихами?

— Конечно, н е т , — сказала я, с м е я с ь , — а то я была

бы похожа на тех матерей, которые в первом лепете

своих птенцов находят и ум, и сметливость, и характер,

а согласитесь, что и вы, и стихи ваши еще в совершен­

ном младенчестве.

— Какое странное удовольствие вы находите так

часто напоминать мне, что я для вас более ничего, как

ребенок.

—

Да ведь это правда; мне восемнадцать лет, я уже

две зимы выезжаю в свет, а вы еще стоите на пороге

этого света и не так-то скоро его перешагнете.

— Но когда перешагну, подадите ли вы мне руку

помощи?

— Помощь моя будет вам лишняя, и мне сдается,

что ваш ум и талант проложат вам широкую дорогу,

и тогда вы, может быть, отречетесь не только от тепе­

решних слов ваших, но даже и от мысли, чтоб я могла

протянуть вам руку помощи.

— Отрекусь! Как может это быть! Ведь я знаю,

я чувствую, я горжусь тем, что вы внушили мне, лю­

бовью вашей к поэзии, желание писать стихи, желание

их вам посвящать и этим обратить на себя ваше внима­

ние; позвольте мне доверить вам все, что выльется из-

под пера моего?

— Пожалуй, но и вы разрешите мне говорить вам

неприятное для вас слово: благодарю!

92

— Вот вы и опять надо мной смеетесь: по вашему

тону я вижу, что стихи мои глупы, н е л е п ы , — их надо

переделать, особливо в последнем куплете, я должен бы

был молить вас совсем о другом, переделайте же его

сами не на словах, а на деле, и тогда я пойму всю

прелесть благодарности.

Он так на меня посмотрел, что я вспыхнула и, не на­

ходя, что отвечать ему, обратилась к бабушке с вопро­

сом: какую карьеру изберет она для Михаила Юрье­

вича?

— А какую он хочет, матушка, лишь бы не был

военным.

После этого разговора я переменила тон с Лермон­

товым, часто называла его Михаилом Юрьевичем, чему

он очень радовался, слушала его рассказы, просила его

читать мне вслух и лишь тогда только подсмеивалась

над ним, когда он, бывало, увлекшись разговором, с жа­

ром говорил, как сладостно любить в первый раз и что

ничто в мире не может изгнать из сердца образ первой

страсти, первых вдохновений. Тогда я очень серьезно

спрашивала у Лермонтова, есть ли этому предмету лет

десять и умеет ли предмет его вздохов читать хотя по

складам его стихи?

После возвращения нашего в деревню из Москвы

прогулки, катанья, посещения в Средниково снова

возобновились, все пошло по-старому, но нельзя было

не сознаться,

что Мишель оживлял все эти удоволь­

ствия и что без него не жилось так весело, как

при нем.

Он писал Сашеньке длинные письма, обращался ча­

сто ко мне с вопросами и суждениями и забавлял нас

анекдотами о двух братьях Фее и для отличия называл

одного F`e-nez-long, другого F`e-nez-court; бедный Фене­

лон был чем-то в Университетском пансионе и служил

целью эпиграмм, сарказмов и карикатур Мишеля 11.

В одном из своих писем он переслал мне следующие

стихи, достойные даже и теперь его имени:

По небу полуночи ангел летел

И тихую песню он пел,

И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песни святой... и проч. 12

О, как я обрадовалась этим стихам, какая разница

с тремя первыми его произведениями, в этом уж

просвечивал гений.

93

Сашенька и я, мы первые преклонились перед его

талантом и пророчили ему, что он станет выше всех его

современников; с этих пор я стала много думать о нем

и об его грядущей славе.

В Москве тогда в первый раз появилась холера, все

перепугались, принимая ее за что-то вроде чумы. Страх

заразителен, вот и мы, и соседи наши побоялись оста­

ваться долее в деревне и всем караваном перебрались

в город, следуя, вероятно, пословице: на людях смерть

красна.

Бабушку Арсеньеву нашли в горе: ей только что объ­

явили о смерти брата ее, Столыпина, который служил

в персидском посольстве и был убит вместе с Грибое­

довым 13.

Прасковья Васильевна 14 была сострадательна и охот­

но навещала больных и тех, которые горевали и плакали.

Я всегда была готова ее сопровождать к бедной Ели­

завете Алексеевне, поговорить с Лермонтовым и пови­

даться с Сашенькой и Дашенькой С. 15, только что вы­

шедшей замуж. Я давно знала Дашеньку; она была дву­

мя годами старше меня; я любила ее за доброту и наив­

ность. Много ей, бывало, доставалось от нас. <...>

Всякий вечер после чтения затевались игры, но не

шумные, чтобы не обеспокоить бабушку. Тут-то отли­

чался Лермонтов. Один раз он предложил нам сказать

всякому из присутствующих, в стихах или в прозе, что-

нибудь такое, что бы приходилось кстати. У Лермон­

това был всегда злой ум и резкий язык, и мы хотя

с трепетом, но согласились выслушать его приговоры.

Он начал с Сашеньки:

Что можем наскоро стихами молвить ей?

Мне истина всего дороже,