М.И.Р
Шрифт:
Если ты еще не понял, то официально сообщаю, что планета Земля благополучно пережила Большую Перемену!!! Почему и как это случилось – ты узнаешь, но позже. Пока же просто прими к сведению, а то многое наверно будет не понятно. Видишь ли, теперь Земля ведет себя по-новому, в частности: совершенно по-другому функционируют электронные и электрические механизмы, а вот двигатели внутреннего сгорания не фурычат вовсе. Так как отрицательные и положительные частицы перестроились и решили сойти на нет. И я думаю что твоих знаний будет вполне достаточно что бы ты смог самостоятельно ответить на вопрос работают ли электростанции, телефонные узлы, любимые компьютеры, пылесосы, утюги, и т.д., т.д., т.д… ох…щипцы для завивки волос, ох… любимый фен… Но, я тебе вот что скажу, ты
Ответит он, наконец, или как?
– Сергей Евгеньевич! Я упорно пытаюсь проникнуть в ваши мысли, но Вы не отвечаете, и я уже начинаю волноваться.
Нет, я не просто волнуюсь, я в панике, я в истерике и во всех эмоциональных отклонениях сразу. А как ты думал?
Представь себе, что учитель математики просит тебя в качестве домашнего задания гипотезу Римана доказать. Потом как бы вскользь, но с вескими доказательствами намекает, что если решения не будет – то конец света будет точно. Но и это еще не все. Все, это когда ты вдруг окончательно и бесповоротно понимаешь, что никто не может тебе помочь, что все люди, которые могли бы тебе помочь или исчезли, или не отвечают на твой зов.
– Башмаков, трам-тарарам-там. В конце концов!!! Алло!!!
– Алло, то есть извините, проникайте…
Я влезла в мысли старика.
– Оленька, душевно рад. Как я счастлив, что Вы вспомнили старика.
Он даже не представляет себе как я рада. Но сейчас совсем не хочется пускать слюни вежливости, лучше сразу к делу.
– Сергей Евгеньевич, приходите в гости, а?
– Что-то случилось?
– Да ничего особенного. Я тут пиццу приготовила, а есть некому.
– Значит случилось. Моя Зоинька тоже исчезла. Вы мою жену, надеюсь, помните? Зоиньку? Она так смеялась, так смеялась при этом.
Значит, все еще хуже, чем я себе представляла.
– Вы что испугались? Напрасно, все просто: это телевизионщики новое шоу придумали. Они Пузинотов в рекламных целях наняли, вот они и пузырят кого ни попадя. Лапши на уши навешают и вернут.
– Правда? А я то старый дурак! Уж не знал, что и подумать. Пицца, говоришь?
Это я классно придумала, ни один мужчина не устоит перед соблазном вкусно поесть.
– С грибами, страшно вкусная.
– Олюшка, «страшно» это наречие, а не прилагательное. Хоть Вы, моя милая, пожалейте бедный русский язык.
Тоже мне митя. Олюшка, хм. Может он еще и картины рисует, с пьяными матросами в главной роли?
– Это что-то новенькое, в школе меня учили, что русский язык напротив очень даже богатый. И если мы захотим, сможем так очень долго с Вами беседовать, но мы же с Вами не хотим, есть холодную вкуснятину?
– Уже бегу. Освободите мои мысли, пожалуйста.
Пока я его жду, попробую начать книгу писать. Что зря время терять, верно?
Как же обычно писатели, я имею в виду настоящих писателей, а не себя, начинают свои книжки? О, Боже и подсмотреть негде!
Придется начинать с начала,
Да, уж!
Или неплохо?
Можно сказать, получилось универсальное такое начало.
Если глобально и по-честному все осмысливать то получается, что все истории начинаются с одного курьеза, который случился из-за того, что кто-то очень могущественный, при этом добрый и справедливый, выгнал из рая двух почти голых людей. И вот они поселились на небольшой планете, которую назвали Землей, и таких дел натворили, что в итоге получилось так, что как-то раз их прапрапра (не знаю сколько пра… точно) правнук Сергей Евгеньевич Башмаков, главный редактор издательства «СпруТ», вышел из дома в препротивнейшем настроении.
Дзынь..нь…нь…. Дзынь..нь…нь…. Дзынь..нь…нь….
Прибыл? Быстро же он до меня добрался. Неужели вынырнул из нашей гостевой банки, которая стоит у почтового ящика? Тогда это просто разврат какой-то, куда катится этот мир? Два квартала, хоть и пожилой человек, но мог бы и прогуляться. Гиподинамия – все такое, полезно в общем. Но я рада, хоть что-то сдвинулось с мертвой точки. Сейчас я буду его кормить, а он взамен будет потчевать меня своими воспоминаниями.
Так оно и получилось.
Нарисовалась довольно идеалистическая картинка. Вот, удобно устроившись в кресле, полулежу полупишу – я. Мой гость восседает за столом, который накрыт простенько, но со вкусом: ароматный чай дымится в больших толстостенных чашках и поблескивает расплавленным сыром только что разогретая пицца. Люстра погасла, потому как из-за всех сегодняшних передряг я забыла накормить прорву и энергии не хватает, источником света нам служит только мой любимый торшер, плафон которого, конечно же, украшают ромашки. Ну, да, есть такая слабость – обожаю ромашки. И зная мою Ахиллесову пяту, детки проштрафившись, пытаются растворить мой гнев в чувстве глубокого умиления, испытанным способом. Берут краски и замалевывают свои грехи обожаемыми мною цветочками. В итоге: наша гостиная стала похожа на поляну из мультика, потому как цветочки «выросли» на ковре, на стене, на всей без исключения мебели и даже на потолке, что уж говорить о всякой там мелочи, типа торшера. Но мне нравится, потому что в этом интерьере даже такой серьезный гость выглядит умиротворяюще.
Я немного успокоилась, и принялась за работу: сосредоточенно записываю воспоминания человека, которого можно внести в Книгу Рекордов Гиннеса за самое аппетитное поедание моей стряпни.
– Так вот настроение у меня было, прямо скажем, не очень – препротивнейшее настроение, ням-ням. Видишь ли, моя дорогая, почему-то именно этим утром я вдруг особо остро ощутил тяжесть ответственности … и свою беспомощность…ням-ням.
Сергей Евгеньевич тяжело вздохнул, с минуту помолчал, задумался, и взял еще один кусочек пиццы. Я помолчала вместе с ним, от добавки отказалась, но тоже задумалась, про какое именно утро – речь то идет? Но ему было, похоже, наплевать на то о чем я думала. Пожилым людям страсть как нравится что-либо вспоминать, лишь бы уши свободные были. Вот и С.Е.Б. с явным удовольствием продолжил свои откровения:
– Я до сих пор не понимаю, зачем и кто насильно взвалил на мою несчастную больную голову, эту самую ответственность, почему я так болезненно воспринимал, выход каждой новой вредной для людей книги? Но поверь мне, в те времена, лет двадцать пять назад, только такие и выходили…
Ага!!! Времена еще те, но я ему не верила, хоть мне и было тогда лет двенадцать не больше. Но я помню только хорошие книжки, и вообще что за бред – вредные книжки, это же надо так выражаться.
– Все чего мне хотелось – это что бы меня оставили в покое. Так уж получилось, что мне пришлось продолжать дело жизни своего отца, который, можно сказать, подложил мне этого «Спрута». Назло подложил, был у меня перед ним один должок… Я, если понимаете, был его единственным сыном. Единственным!!! И представьте себе, Оленька, он еще, когда жив был, взял с меня честное-благородное слово, что я не пойду на поводу у моды и не буду засорять книжный рынок «всякой там переведенной дребеденью».