Ma tante
Шрифт:
Буквально на следующий день Оленька при первой же возможности рассказала Вере Сергеевне о встрече с ее знакомой.
– Я представляла себе Галю иначе. Мне казалось, что она младше, а она совсем взрослая… – не скрывая своего недоумения и удивления, проговорила Оля, вопросительно взглянув на коллегу.
– Гале девятнадцать-двадцать лет. Она действительно иногда производит впечатление гораздо более взрослого человека рядом с Кирой, а бывает, что наоборот…
Вера Сергеевна с явной неохотой поддержала разговор, она не старалась скрыть, что не настроена обсуждать тетку с племянницей. И, немножко подумав, добавила:
– Я понимаю, что они могут казаться странными, но они так живут… Люди живут по-разному, Оленька. Каждый выживает как может.
– Ну да.
Оля совсем растерялась – что значит «выживают», но предпочла согласиться и прекратить ею же начатый разговор, ощутив его совершенную неуместность. Больше разговоров о Кире и ее племяннице в буквальном смысле не заходило, не считая случайных упоминаний о концертах и выступлениях Гуси. Оля предпочитала больше не задавать вопросов.
И вот теперь, спустя почти два года, они сидели с Верой Сергеевной за столом, и она как будто не слушала Оленьку совсем, явно переваривая телефонный разговор. «Галя, я освобожусь
Странные, непонятные люди, думала она, теперь тетка не ночует дома. Час от часу не легче. И Вера Сергеевна будет с ними возиться. Оля жила с родителями, отношения были теплыми и семейными, и она не могла представить, чтобы отец или тем более мама вдруг перестали ночевать дома. Что-то такое блуждало в Оленькиной голове. Странные люди, странные.
Вера еще долго потом помнила почему-то, как почувствовала поднимающееся раздражение от мысли, что ей приходится давать комментарии по поводу своих знакомых этой молодой женщине, у которой они вызывают беспокойство своей непонятностью, в чем она совершенно не видела необходимости. К тому же Вера была убеждена – что бы ни сказала она сейчас, как бы ни попыталась объяснить эту пару тетки и племянницы, вопросов меньше не станет. Подавив возникшую неприязнь, она произнесла что-то похожее на то: «Все люди разные и живут как умеют». И, поняв, что не получилось сказать что-то конкретное и точное, увидев разочарование на лице девушки, пожалела о том, что вообще поддержала этот разговор. Можно было, как обычно, удивленно вздернуть брови, улыбнуться и произнести что-то типа такого: «Встретили! Надо же! В театре! Удивительно – огромный город. Да!?»
Часть 2
Вера
Кира Горелик была Верочкиной однокурсницей. Они никогда не дружили и не общались тесно, но были достаточно информированы друг о друге из-за наличия большого количества общих знакомых, от которых одна периодически что-то слышала о другой. К тому же Верочкина жизнь практически сразу изменилась по сравнению с домашней – уже на первом курсе она сильно влюбилась в Женю Кузнецова с пятого курса их же факультета. В Подольске, куда он отбывал на выходные, праздники, каникулы и просто в свободные дни, которые у старшекурсников случались чаще, чем у тех, кто помладше, с сумками продуктов из московских магазинов, жила его жена с маленьким сыном. Вера обо всем этом знала. Женя не раз говорил ей, что женился случайно – когда Света забеременела, деваться было некуда. Конечно, думала Вера, куда деваться в таком случае и теперь ему сложно. Кто же с этим поспорит. Два года Верочка вообще старалась не думать о Жениной семье – она была очень влюблена. Очень. Потом к чувству влюбленности прибавилась глубокая привязанность и ощущение родственности. Он помогал ей в учебе, поддерживал советом, иногда делал подарки, надо сказать, что это было существенным подспорьем в ее студенческом существовании. Она никогда не видела Свету, жену ее любимого, и его сына. Они где-то существовали, Верочка знала о них, но не видела. Это помогало сохранять относительное спокойствие. Потом «ее мужчина» защитил диплом и поступил в аспирантуру. Изменилось только то, что теперь он жил в том же общежитии, но в отдельной комнате, что значительно облегчило их совместное с Верой существование. Правда, перед поступлением в аспирантуру у Жени состоялся неприятный разговор с его научным руководителем и завкафедрой на предмет его морального облика и его личной жизни, чем, безусловно, любимый поделился с Верой. Научный руководитель недвусмысленно дал понять, что семейный человек, член ВЛКСМ, будущий ученый может вызвать непонимание своим поведением у тех, от кого зависит зачисление в аспирантуру. Он даже пообещал упорядочить свою жизнь, «насколько это возможно», чтобы успокоить заведующего и чтобы тому было что сказать по этому поводу на заседании кафедры в случае, если поднимется вопрос о моральном облике будущего аспиранта. Обошлось. В этот раз члены кафедры решили не заметить имеющихся шероховатостей. «Насколько возможно?» – думала Верочка, чувствуя себя виноватой и причиной сложностей, возникших у дорогого человека. Словом, история их отношений затянулась еще на несколько лет. Развязка произошла в конце четвертого курса, перед самой сессией. Нельзя сказать, что Вера все это время пребывала в безмятежном неведении, она уже понимала, что теперь на каникулы к родителям уезжает только она, а Женя, оставаясь в Москве, проводит время со Светой, которая оставляет подросшего ребенка родителям и приезжает на побывку к мужу. Ему удавалось необыкновенным образом развести, что называется, по разным углам своих женщин. Иногда случались унизительные для Верочки накладки, когда ей приходилось спешно собирать свои немногочисленные вещички и тетрадки и покидать комнату любимого, когда приходил кто-нибудь из живущих в общежитии и сообщал о том, что на вахте Женю ожидает женщина, сказавшаяся его женой. Верочка закрывалась в душевой, плакала, горевала, не в состоянии понять, как она, красивая, умная, способная девочка, у которой никогда не было проблем с выбором кавалеров, которых, как говорится, палкой надо было отгонять от нее, не может разрешить такую для себя унизительную ситуацию. Болезненности добавлял тот очевидный факт, что все живущие и не живущие в общежитии студенты знали о существующем положении вещей. Удивительно, но Верочку не трогали, к ней не приставали ни с разговорами, ни с откровенностями, ни с поучениями даже соседки по комнате и подруги, которые, конечно, за спиной шептались и сплетничали. Она не поддерживала даже намека расспросить ее об этих отношениях или что-то прокомментировать. Единственным человеком, который знал все о Вериной истории, была дальняя родственница ее матери, давно живущая в Москве и работающая в Госбанке. Она жила одна в хорошей квартире и не возражала бы, если бы Верочку поселили у нее. Родственница опекала девочку, привечала ее у себя в гостях и быстро догадалась о существовании у той сердечной зазнобы. Когда становилось совсем невмочь от переживаний и тоски, Вера звонила Элеоноре Васильевне и отправлялась к ней иногда на несколько дней зализывать раны. Та слушала спокойно, с вниманием, никогда не говорила: «Брось его! Ничего хорошего из этого не выйдет!» Сочувствовала и только настойчиво повторяла: «Вера, девочка моя, очень прошу тебя, следи за своим здоровьем. Умоляю.
– А врач что? – коротко спросил он.
– Я еще не была у врача. Думаешь, надо?
– Не знаю… А что ты думаешь?
– Я не знаю, что думать.
Этот странный диалог почему-то не удивил Веру, она пребывала в каком-то непонятном ей самой оцепенении. Любимый неделю не заводил больше разговоров на эту тему, но и в комнату к себе ее не приводил – у него было много работы по обработке экспериментальных материалов, надо было просмотреть кучу статей для литобзора, сделать уйму переводов и еще много всего накануне аспирантского экзамена. В один из таких дней Вера позвонила Элеоноре Васильевне, собрала конспекты для подготовки к экзамену по сопромату (она потом все время помнила, что это было перед сопроматом) и отправилась на ночь глядя к ней. Выйдя из метро и садясь в автобус, она вдруг почувствовала то, чего с томлением ожидала от своего организма уже больше двух недель. Зайдя в квартиру, Верочка сразу же направилась в ванную комнату, убедилась, что с ней все в порядке, что к врачу идти пока не надо, что, как потом с облегчением сказал Женя, «пронесло», привела себя в порядок, отправилась на кухню, где за чашкой чая с вареньем все обстоятельно и на удивление спокойно поведала родственнице. Та внимательно смотрела на Веру и слушала без комментариев. Потом, поняв, что девочка не беременна и с ней, слава богу, все «благополучно», тихо произнесла: «Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что ты и сама видишь, что пора это все прекратить. Девочка моя, есть сигналы, которые нельзя игнорировать». Никаких сигналов Вера не получала, так она подумала, только вдруг поняла, что больше не будет жить как прежде. Спустя несколько дней, когда она вернулась в общежитие после удачно сданного экзамена, к ней в комнату выяснять отношения пришла Света. Что почувствовала эта женщина, которую Верочка, конечно, уже знала в лицо, которая, как выяснилось, тоже имела о ней представление, почему именно теперь она решила ставить точки над «i», что послужило толчком к решительным шагам, оставалось неизвестным. Но она пришла не посмотреть на ту, которая вторглась в ее семью, она пришла сказать, что той пора «убираться из их жизни». Ее воинственное раздражение Веру не пугало, было стыдно, ужасно неудобно и дискомфортно. Она только сказала растерянно: «Да. Конечно. Вы правы. Я больше не буду». Чем повергла наседавшую на нее женщину в ступор. Та топталась, тяжело дыша, и было видно, что ей некуда деть весь свой запал для сокрушительного наступления на противницу, которая как-то покорно и сразу сдалась. Вера вдруг поняла, что эта женщина будет ненавидеть ее всю оставшуюся жизнь. Гораздо позже она не один раз в своей жизни вспоминала Свету, ее нерастраченную ненависть, тяжелое дыхание, наполненное неприязнью, и с горечью думала – «есть за что».
Вера хоть и жила в общежитии, взаимодействие свое с однокурсниками избирательно регламентировала. Все знали ее историю и очень терпимо воспринимали происходящее – она никого не задевала, всегда ровная и доброжелательная в общении, неизменно сохраняла дистанцию с большинством студентов. Аккуратность в быту, в учебе, осторожность в высказываниях – все это способствовало созданию вокруг Веры доброжелательной обстановки. Она еще с юности усвоила удобное правило – в любой непривычной, непонятной и неопределенной ситуации лучше отреагировать такой же неопределенной, но доброжелательной улыбкой, а потом оно само как-то разрулится. Так уж получилось, что многим людям приходится обучаться некоторым навыкам общения всю жизнь, чтобы оно было менее травмирующим для них и окружения, а Верочка умела проявиться или не проявиться во многих ситуациях выгодно для себя интуитивно. Миловидная, женственная, она скорее нравилась людям. Девушки, признавая ее достоинства, конечно, часто завидовали, но открыто не позволяли себе нападать на нее. Сплетничали за спиной, да, но довольно сдержанно и незлобно.
Вот с Кирой дело обстояло совершенно иначе. Эмоциональная, несдержанная, вспыльчивая, скорая на «расправу», она производила впечатление заносчивой, высокомерной и не совсем доброй девушки. Резкая даже в движениях, она очень редко оставляла о себе благожелательное мнение окружающих. За исключением тех нечастых случаев, когда находилась в созерцательно-расслабленном состоянии, что, безусловно, особенно в первые годы учебы в институте и жизни в общежитии бывало всего несколько раз. Свидетели такого общения с ней с удивлением отмечали ее открытость, доверчивость, граничащую с инфантильностью в каких-то вопросах, и детскую наивность. На курсе и в общежитии иногда поговаривали о каких-то Кириных ухажерах, многим казалось странным, что у нее периодически случались романтические истории при ее своеобразной внешности и сложном характере. Верочка слышала о каком-то москвиче-программисте, который старше Киры, зовет ее замуж и который совсем потерял из-за нее голову, таскается в общежитие, пишет ей письма, отчего та уже и не знает, куда бы спрятаться. Очевидной красавицей она совсем не была, но назвать ее серой мышкой тоже вряд ли кто-нибудь бы решился. Довольно яркая и заметная брюнетка с характерными большими глазами, хорошей кожей и пухлым ртом. Одевалась она странно, если не сказать нелепо, предпочитая джинсы, свободные свитеры и рубахи, то есть так, как спустя много лет стало одеваться большинство студентов. Всегда с книжкой, все время чем-то озадаченная. Вечно шлялась по городу, часто одна. Кира и сама бы не смогла объяснить, что она ищет в этом большом чужом мегаполисе, когда бродит по его улицам. Училась поначалу на первых курсах неплохо, а потом совершенно перестала интересоваться учебой, хоть и выполняла необходимый минимум, чтобы не было хвостов и задолженностей. Все знали, что она буквально обожает своего брата, который приехал в Москву в один год с ней и поступил в физико-технический институт. Разница в возрасте у них была совсем небольшая, мальчика отдали в школу пораньше, чтобы подстраховаться от армии, он окончил физматшколу чуть ли не с золотой медалью, и вся Кирина семья им жутко гордилась.
Конец ознакомительного фрагмента.