Мачеха (сборник)
Шрифт:
Под Новый год настроение у Милочки было отличное. К школьной елке она все хорошо подготовила, и директор без всяких разговоров дал ей отпуск на все каникулы. Немножко хандрил Саша, но Милочка была уверена, что поездка к родным стряхнет с него эту совершенно беспричинную хандру. Они выехали тридцатого, с таким расчетом, чтобы праздник встретить «дома» среди своих.
А через несколько дней поздним вечером, уже в полусне, Валентине Сергеевне почудилось, словно бы тихонько скрипнула входная дверь. Ключи были только у Николая Ивановича и у молодоженов, но Николай Иванович
Валентина Сергеевна опустила голову на подушку, но за стеной что-то совершенно явственно загремело, похоже, упал сшибленный кем-то стул.
Дремоту словно водой смыло. Сунув ноги в шлепанцы, Валентина Сергеевна, не зажигая огня, вышла в коридор.
В квартире Гроздецких было темно и тихо. Прислушавшись, Валентина Сергеевна решительно вошла в комнату и провела руками по стене, нащупывая выключатель.
— Не надо! Потушите!
На кровати в дохе и в варежках, поджав ноги, сидела Милочка. Посреди комнаты валялись сброшенные с ног валенки.
— Где Саша? — тревожно спросила Валентина Сергеевна.
— Успокойтесь! — звонко и вызывающе ответила Милочка. — Ваш Саша жив и здоров!
Валентина Сергеевна щелкнула выключателем и, наступив в темноте на валенки, наклонилась, отставила их аккуратно в сторонку.
— Что же ты сидишь, как гостья? Раздевайся, я сегодня у вас хорошо протопила.
— Спасибо, — сухо поблагодарила Милочка. — Я зашла на минутку, чтобы взять необходимые вещи. Погреюсь и пойду.
— И куда же ты идешь? — подняв опрокинутый стул спросила Валентина Сергеевна.
— Не знаю, — Милочка запнулась. — К девчонкам или к Инне Семеновне…
— Ну что ж, иди. Завтра о вашей ссоре будет знать вся школа, а послезавтра, когда вы уже помиритесь, заговорит весь поселок.
— Во-первых, никакой ссоры не было, значит, и о примирении не может быть речи. Во-вторых, меня не интересует, что обо мне будет говорить поселок, — холодно ответила Милочка.
— Правильно! — вздохнув, поддакнула Валентина Сергеевна. Была бы ты не учителем, а парикмахером или билетики бы в бане продавала. А о своих драгоценных архаровцах ты подумала?
— Я завтра подаю заявление о переводе. Поеду на север, в любую самую глухую деревушку. Здесь мне нельзя оставаться ни одного дня.
Сказано было очень решительно, но Валентина Сергеевна услышала, как в потемках шмякнулась сброшенная на пол доха.
— Подвинься-ка! — Валентина Сергеевна тяжело опустилась на кровать. Пружины охнули и сели. Милочка, не удержав равновесия, привалилась к ее большому теплому плечу.
— Ну, давай рассказывай все по порядку. Тебя плохо приняли?
— Наоборот, — тихо, сквозь зубы ответила Милочка. — Встретили более чем хорошо.
…На перроне вокзала молодых встречали Тимофей и его жена Феня, красивая и простоватая, чем-то неуловимо похожая на Валентину Сергеевну. И Надежда — старшая сестра Саши, инженер-конструктор, немолодая, суховато-приветливая, с букетом живых, таких прекрасных в новогодний вечер, цветов. И мама — маленькая, хрупкая.
Они приехали домой. На следующий день Феня вычистила и отутюжила Сашин костюм, и он стал совсем как новый. Мамуля перештопала все предусмотрительно захваченные Сашей носки, пришила оборванные вешалки и недостающие пуговицы, потом засела за машину, обложившись ворохом белого полотна.
И опять были подарки. Правда, Милочка немного удивилась, когда Феня преподнесла Саше ночную пижаму, а Тимофей — две пары белья. Потом она перестала удивляться и уже как должное приняла от Надежды две простенькие, но довольно симпатичные спальные сорочки.
Каждый день мамуля и Феня пекли всяческие домашние постряпушки, которые можно было жевать с утра до вечера.
Саша и Милочка жевали с утра до вечера. Поднимались в двенадцатом часу, после обеда ухитрялись еще немного поспать. Вечером Саша вел показывать Милочку друзьям и знакомым или друзья и знакомые приходили к ним в гости. Веселились до упаду, нисколько не хуже, чем на артемьевских бесятниках.
Так в праздничной суете и в блаженном безделье промелькнули для Милочки четыре чудесных дня. А на пятый день они с Сашей немного поссорились.
Саша с утра бродил какой-то полусонный, посматривал на Милочку искоса, словно ему было нужно сказать ей что-то не очень приятное. Тимофей и Феня были на работе, дети еще не вернулись из садика, мамуля тоже ушла куда-то из дому. Милочка от скуки подремала в полутемной спаленке, а под вечер решила вытащить Сашу на каток. Саша совершенно неожиданно заупрямился. Лежал в столовой, уткнувшись носом в спинку дивана, когда же Милочка пригрозила, что пойдет на каток одна, грубо отмолчался. Тогда Милочка уже по-настоящему рассердилась, оделась и молча ушла. Пусть дуется один, на диване, в полутемной столовой.
На улице мела поземка. Без Саши было холодно и неинтересно. Милочка побродила в сумеречном заснеженном сквере, постояла, нахохлившись, за углом, подставив ветру спину. Вернулась к дому уже совсем затемно. Взобравшись на завалинку, заглянула в ярко освещенное окно столовой. Вся семья была в сборе. Тимофей и Саша сидели у стола над шахматной доской.
И Милочку осенила блестящая идея. Сейчас она тихонько вернется домой, возьмет денег, сбегает в гастроном, купит бутылку самого дорогого вмеа и килограмм самых дорогих конфет. Поставит бутылку на стол и расскажет родным, как глупо она поссорилась с Сашей.
Тихонько приоткрыв дверь, Милочка сбросила у порога валенки и, прикусив губу, на цыпочках пробежала через кухню в спаленку. Сунув руку в Сашин портфель, где у них хранились деньги на обратную дорогу, она на минутку прислушалась к громкому, непривычно резкому голосу молчуна Тимофея. Прислушалась и оцепенела. В столовой шел суд. Немилосердный семейный суд.
— Ты же в ишака превратился! — говорил Тимофей. — По дому весь воз тянешь да еще вечером на отхожий промысел идешь, чтобы лишнюю десятку на стороне зашибить. Неужели тебе перед ребятами не совестно калымить? Это при ваших-то заработках?!