Мачо чужой мечты
Шрифт:
– Мы можем сесть?
– Конечно, – кивнула Лира, – идемте в гостиную.
Устроившись в старом, но очень удобном кожаном кресле, я вынул визитку, дал ее Лире и вкратце рассказал о деле Сони Умер.
– Значит, полагаете, Андрея подставили? – протянула Лира, выслушав рассказ. – Насолил он всем крепко, мерзавец. Эх, жаль, я тут ни при чем. Когда найдете автора затеи, позовите меня, с огромной радостью обниму его и спасу от правосудия. Так Андрею и надо! Он это заслужил.
– Вы забываете о несчастной, убитой женщине, Соне Умер, – напомнил я, – и о мальчике Марке,
– Я тоже осталась без родителей, – эхом отозвалась Лира, – ничего, выжила! Не работать бы мне никогда официанткой, будь мама или папа живы! А все он! Андрей!
– Да что вам сделал Вяльцев?
– Более десяти лет назад он убил моих родителей. Подонок!
– Вы ошибаетесь! Андрей молод, он никак не мог совершить то преступление.
– Ха! Юрке здорово за тридцать пять! Просто он щуплый, черты лица мелкие, вот и смотрится мальчиком. Крохотная собачка до старости щенок.
– Юрке? Но Вяльцева зовут Андреем!
– Верно, но он Юра.
– Кто?
– Да Вяльцев ваш распрекрасный! Юрий Алексеевич Оренбургов-Юрский!
Я старательно закивал головой, делая вид, что все понял. Лира внезапно улыбнулась.
– Сейчас объясню, есть, правда, некоторые сомнения… Но, думаю, я не ошибаюсь.
Я притих в кресле, а Лира, сцепив руки на колене, начала рассказывать.
Алексей Николаевич Оренбургов-Юрский был признанным художником. В юности он, как многие, испытывал трудности, поэтому работал литсекретарем, но в зрелые годы обрел материальное благополучие. Картины Юрского, слегка кондовые, по-советски правильные, вызывали презрительную усмешку у диссидентствующих эстетов.
– Только посмотрите на полотно, – говорили они, передергиваясь от отвращения, – «Утро в колхозе», «Урок в сельской школе», «Проводы в армию»! Да Юрский везде ставит в центр композиции одну и ту же женскую фигуру! Просто меняет одежду! Самотиражирование! Ни таланта, ни оригинальности, ничегошеньки у Лешки нет.
Но это было шипением в кустах, официальная критика хвалила живописца взахлеб, на Алексея Николаевича потоком лились награды и премии. А еще Юрский везде успевал, энергия била из него ключом. Художник вскакивал в пять утра, до полудня рисовал в мастерской, потом мчался заседать на каком-нибудь собрании, после летел на открытие выставки коллеги, вечером веселился на вечеринке. Не случалось ни одного светского мероприятия, где бы не мелькала дородная фигура Юрского и не слышался его густой бас прирожденного барина.
– На Лешку давно работают рабы, – зудели заклятые приятели, – он лишь подписывает полотна.
Слухи о чужих талантах, которыми пользуется Юрский, выросли после того, как художник еще начал выпускать книги, сказки для детей.
– Вообще обнаглел, – возмущались теперь еще и писатели, – везде без мыла влез, лижет на самом верху задницы, поэтому и литератором стать разрешили.
Слухов о Юрском хватало, и все они были грязными, зато газетные рецензии пестрели словами «удивительный художник», «талантливый прозаик», «значимое общественное лицо». Похоже, Алексею Николаевичу было наплевать на мнение окружающих, книги и картины он создавал
У Алексея были жена Ирина и сын Юрий. Если о главе семьи говорили постоянно, то о супруге сообщить было нечего. Ира не работала, вернее, она числилась смотрителем в одном из московских музеев, но на службе никогда не показывалась. Женщина вела хозяйство, принимая бесконечных гостей. Алексей Николаевич был хлебосолен, домой он возвращался к полуночи и редко не приводил с собой пять-шесть приятелей. Ирина покорно угощала всех, улыбалась и не демонстрировала ни малейшего недовольства. Идеальная супруга, ни разу не поставившая мужа в щекотливое положение, замечательная мать, верная жена.
Представьте изумление окружающих, когда они узнали о внезапной кончине Ирины, совсем еще не старой дамы, полной сил и здоровья.
Глава 18
Официальной причиной смерти был назван рак, но уже через день после гибели Ирины тучами зароились слухи.
– Какая ерунда! – восклицали сплетники. – Она ничем не болела. Вон Сергей Петрович был у Юрского третьего дня дома, Ирина, как всегда, улыбалась.
– Она ему изменяла, – с горящими глазами шептали дамы, – Юрский жену убил.
Еще сильней возбудили толки похороны несчастной, Ирину закопали почти тайком, на второй день после кончины, не предупредив никого о церемонии.
– Ну дела, – разводила руками Ада Марковна, всегда занимавшаяся в Союзе писателей скорбными ритуалами, – мне ничегошеньки не сказали. Может, со стороны художников помогали?
Тема смерти Ирины Юрской стала главной на кухнях, в салонах и ресторанах, где собиралась творческая интеллигенция. Через две недели после смерти жены Алексей Николаевич явился на открытие очередной выставки, не обращая внимания на множество косых взглядов, он разрезал красную ленточку и пошел пить шампанское. Естественно, живописца за глаза осудили, но Юрский приготовил сплетникам новую порцию жареного.
Десятого ноября в Дубовый зал Дома литераторов влетела Роза Дадаева и заорала:
– Вера! Знаешь новость?
Жена писателя Сергеева, мирно жевавшая у камина фирменного цыпленка-табака, подавилась и сердито ответила:
– Что случилось? Отчего такой крик?
– Оренбургов-Юрский женился, – завизжала забывшая о приличиях Роза.
Все присутствующие замерли и повернули головы к Дадаевой.
– Врешь! – выпалила Сергеева.
– Нет, – гордая тем, что стала первой вестницей потрясающей новости, замотала кудлатой головой Роза, – только что расписались.
Зал загудел.
– Это неприлично, – старалась перекричать всех Роза, – даже трех месяцев не прошло после кончины бедной Ирочки.
Еще через день стали известны новые подробности. Оказывается, второй мадам Юрской стала некая Варвара, дальняя родственница Ирины, привезенная из провинции в качестве домработницы.
К Новому году не осталось ни одного человека, который бы сомневался в произошедшем, теперь все знали суть дела: Ирина застала Алексея в одной постели с прислугой и выбросилась из окна.