Мачо чужой мечты
Шрифт:
Можно было завидовать Юле, смеяться над ее манерой менторски вопрошать в статьях: «Кто накажет преступника?», издеваться над словом «ангел», которое Рольф лепил через каждую фразу, подсчитывать гонорары репортера, злиться и восклицать: «Если такие писаки востребованы, то мир летит в тартарары» – но приходилось признавать: Юлечка обладала зоркостью орла, трудолюбием слона и хитростью обезьяны, она постоянно работала, даже когда лежала на диване и тупо смотрела сериал. В голове у нее вертелись мысли о статьях, и она могла внезапно воскликнуть: «О черт! Теперь понимаю, как построить материал».
Первое
– Займись театром Рогачева: там во время спектакля прямо на сцене отравили актрису, этот факт и администрация, и милиция тщательно скрывают.
Коэн начинал бить ластами и писал хлесткий очерк, за который получал супергонорар и овации от читателей. Обрадоваться на сто процентов ему мешало знание того, что тему дала Юля, бросила крошки с барского стола, сама не занялась делом, оно ей показалось малоинтересным, не заслуживающим ее царственного внимания.
Затем Коэн почувствовал легкую брезгливость. Двуличие Чупининой его поражало, в «Резонансе» она строчила пафосные статьи о судьбах российской литературы, обвиняла писателей так называемого легкого жанра в развращении русского народа, топтала «Желтуху», «Клубничку», «Треп», радела за чистоту слова и затевала дискуссии на тему, имеет ли право человек употреблять нецензурные выражения.
Вернувшись домой, Юлечка хваталась за ноутбук и превращалась в Рольфа, трансформация происходила моментально, и Володю все чаще посещала мысль: Юлия Чупинина – это маска, а Рольф – истинная сущность возлюбленной. Хорошо, что коллеги из «Резонанса», боявшиеся в присутствии всегда одетой в безукоризненный офисный костюм Юлии произнести слово «жопа», не видели, как она дома, нацепив на себя майку с неприличной картинкой и потертые джинсы, матерится сквозь зубы на зависший компьютер.
Иногда Коэн испытывал острое желание поскрести ногтем кожу Чупининой и посмотреть, что там, под ней, покажется кровь или проглянут металлические части робота? Какая она, настоящая Юля? Зачем ей Владимир? Способен ли Терминатор любить? И что для Чупининой главное в жизни?
Правда, ответ на последний вопрос Коэн знал великолепно: основной ценностью для любовницы являлись деньги. Ради крупной суммы Юлечка шла на все, она могла позвонить герою очередного скандального репортажа и предложить:
– Материал никогда не увидит свет, если вы раскошелитесь.
Чупинина вела себя честно: откусив здоровый кусок от чужого сберсчета, она отдавала жертве все документы, фотографии и предупреждала:
– Будьте осторожны, если Рольф смог докопаться до сути, это способен сделать и другой репортер.
Стоит ли упоминать о том, что на «стрелки» с объектом шантажа Чупинина всегда ходила в гриме и представлялась помощником Рольфа? Юлии везло, ее ни разу не попытались убить, люди предпочитали выкупить компромат.
Теперь Володя знал, откуда у Юлии «Мерседес», отличная квартира, «золотая» кредитка и
Неизвестно, как бы развивались отношения Юли и Владимира дальше, но в последнее время Коэн стал слишком много внимания обращать на отрицательные качества любовницы. Вполне вероятно, что пара бы мирно рассталась, и тут произошло несчастье.
За месяц до беды Юлечка принеслась домой и, возбужденно сверкая глазами, сказала Володе:
– Я нашла бомбу!
– Да ну? – весьма вяло отреагировал Коэн.
– Хочешь – расскажу? – спросила Юля.
Владимир удивился – обычно любовница не раскрывала своих планов, загадочно улыбалась и говорила:
– В «Трепе» прочитаешь, дуракам полработы не показывают.
А сейчас она подпрыгивает от нетерпения, наверное, отыскала феерическую гадость, такую мерзкую и липкую, что не способна справиться с восторгом.
– Начинай, – кивнул Коэн и умостился в кресле.
Любовница забегала по комнате.
– Слышал фамилию Анчаров?
Володя наморщил лоб.
– Конечно. Великий театральный режиссер, последний из могикан. Когда-то его спектакли будоражили всю Москву. Анчаров, черт, забыл, как его зовут…
– Константин Львович, – живо подсказала Юля.
– А! Точно! Я читал о нем книгу какого-то театроведа, сейчас расскажу, что помню. Анчаров ходил по лезвию ножа, он пригрел в своем коллективе одиозных актеров, защищал права геев, поддерживал диссидентов, дружил с людьми, попавшими в опалу. В его театр ломились, буквально ломали двери, зрители почитали за счастье постоять в проходе или посидеть на полу у сцены. Актеры гордились, получив у Анчарова роль из двух слов: «Карета подана». Поговаривали, что фанатами Анчарова были некоторые члены Политбюро, а еще рассказывали, якобы спектакли режиссера, записанные на пленку, показали на самом верху. Очевидно, те, кто спланировал акцию против режиссера, надеялись вызвать гнев всесильных людей, но один из них неожиданно сказал:
«Антисоветчина, но он талантлив, и трогать его нельзя. Наоборот, пусть ездит на Запад. Станут нас ругать, ответим: „В СССР есть свобода слова, смотрите спектакли Анчарова“».
Правда ли, что состоялся подобный разговор, не знает никто, но режиссера не посадили в лагерь, не выдворили из страны, просто отчаянно ругали в газетах, не давали званий, обходили наградами, но тем не менее работать не запрещали.
– Молодец! – похвалила любовника Юля. – Это все?
Володя почесал переносицу.
– Еще он был любим женщинами, женился в преклонных годах на какой-то молодой девице, та родила ребенка… Подробностей не назову. Эта часть книги мне была неинтересна, я ее просто пролистал. Единственное, что знаю точно, Анчаров сейчас причислен к классикам, он получил все мыслимые и немыслимые награды, его осыпали почестями, обвесили лавровыми венками, закидали орденами и медалями. Несмотря на старость, Константин Львович бодр, активно работает, причем не только ставит пьесы, но и преподает в вузе, пишет статьи, даже ходит по тусовкам.