Мачо не плачут
Шрифт:
— I’m sorry, а у вас нет радио?
— Бесполезно. Я пробовал. Здесь нет FM-станций.
— Здесь?! Нет?! FM?! Станций?! Гайз, куда мы попали?!
— Папаускас! Прекрати! Своим дезодорантом ты провонял весь Куала-Лумпур!
— Это не дезодорант. Это средство от насекомых.
Он сидел на полу и пытался общаться с длинным, заросшим ирландцем. Тот задавал вопросы и кивал вежливой головой.
— Ты тоже русский?
— Да. Я русский.
— Чего ты его слушаешь? Какой он русский? У него фамилия Папаускас! Чухонская
— Что значит это слово?
— Он НЕ русский.
— А ты — националист!
— О! Я много читал о русских фашистах! В России есть фашисты?
— В России русскими фашистами могут быть только евреи.
— Почему?
— Когда русские фашисты видят настоящего русского, они пукают от огорчения и садятся учить иврит.
— Почему?
— Ты когда-нибудь видел живого русского? Настоящий русский туп и плохо пахнет.
— Но ты хорошо пахнешь.
— Во-первых, еще не вечер. А во-вторых, я не настоящий русский. Я живу в Петербурге. В моем городе евреям все-таки удалось ввести моду на одеколон.
— В России много евреев?
— Россия испортила даже евреев. В последнее время они тоже плохо пахнут.
— Ты православный?
— Православный? О! Русская церковь! Когда святые в раю слушают блеяние русских попов, они морщатся и блюют!
— Ты не любишь Православную церковь?
— Как ее не любить — такую? Пусть блюют святые — я не святой! Я люблю даже такую бессмысленную штуку, как русская церковь! Я обожаю все русское! А все западное я терпеть не могу!
— Надо же. Мы сидим... пьем. А ведь когда-то наши страны были врагами. Если бы Россия и НАТО стали воевать, ты думаешь, вы бы победили?
— А ты сомневаешься? Вспомни Вторую мировую!
— И что?
— Ты думаешь, в такой великой стране, как Россия, не нашлось бы ста миллионов героев, готовых отдать жизнь ради светлой цели? Ради того, чтобы наши генералы могли строить дачи еще и в Майами?
— Ста миллионов?!
— Да! Да! Миллионов!
— Я не понял, ты любишь свою страну или нет?
— Охуел? Разумеется люблю! Я fuckin’ люблю свою страну! Я ее обожаю! Я люблю в ней все! Особенно еврейских девушек!
— А русские девушки?
— Ты можешь себе представить пятьдесят миллионов аноргазмических блядей?
— Не могу.
— Приезжай в гости. Я покажу, как это выглядит!
— Все-все-все русские девушки — бляди?
— Да. Только они не любят делать fuck. Делают со всеми подряд, но не любят. Просто это особый подвид блядей.
— А что они любят?
— Русские девушки любят оральный секс.
— Правда?
— О! Оральный секс — это национальное лакомство русских девушек! Ты знаешь, что в России не бывает изнасилований?
— Почему?
— Дело в том, что у русских девушек есть анатомическая особенность. У них по-особому устроен язык. Им ничего не стоит заняться оральным сексом с первым встречным. Но
— Правда?
— А знаешь, почему? Я тебе скажу! Только это секрет, ладно? Дело в том, что русские девушки терпеть не могут оргазм.
— Почему?
— Я читал, что на Западе мужчины борются с преждевременным семяизвержением?
— Да. Бывает.
— А в России девушки стонут: «Да когда ж ты, сука, кончишь?!» Русские девушки презирают оргазмы. Они делают нам оральный секс. Они вытягивают свои губки, трогают пальчиками наши русские задницы — все что угодно, лишь бы не оргазм! Отличная страна!
— Ты меня расстраиваешь. Я читал, что русские девушки недурны...
— Недурны?! Да это лучшие девушки на свете! Правда, русские мужчины предпочитают целоваться не с ними, а с собутыльниками. Стыдно, но признаюсь: мы никогда не целуем своих замечательных девушек. Зато, когда напиваемся, целуемся между собой. Кстати, не пора ли начать?
— У вас много гомосексуалистов?
— В моей стране гомосексуалистов бьют. А самым унизительным занятием для русского мужчины считается останавливать скачущих коней и заходить в горящие деревенские дома.
— Вот это да! Вот это страна! Хотя у нас пидоров тоже не любят...
— Серьезно? Слушай, как называется место, откуда ты приехал? Может, мы родились в одной и той же стране?
— Russia uber alles!
Потом «Бифитер» кончился. Ирландцы... а может, шотландцы?.. посчитали наличность и предложили сходить в бар. На улице было уже темно. Постовой у ворот что-то бубнил и тер глаза. Бар отыскался быстро. В нем было светло и чисто. По стенам висели картинки с перекошенными малиновыми рожами. Возможно, они изображали посетителей, уже хлебнувших местного алкоголя.
У стойки стоял невысокий малаец с аккуратной прической.
— Can you buy... в смысле sell me... э-э-э... bottle of rum?
— No.
— Why?
— ‘Cos I’m a costumer, as you.
— Ты, сука, умничать будешь? Тебе, суке, усы давно не отрывали?
На купюрах глумились незнакомые азиатские морды. Ирландцы орали и проливали алкоголь на стол. Того, что сидел рядом, я называл Джейсон, хотя его звали как-то совсем иначе. Я без конца оказывался в тесном туалете и бился плечом о стену.
Несколько раз к нам выходил хозяин бара. Он затравленно улыбался и спрашивал, будем ли мы заказывать что-нибудь еще. Когда мы возвращались к Конгресс-Центру, кто-то из ирландцев бросил камнем в проезжавшую машину.
Ворота были уже заперты. Все полезли через забор. Кривоногий Джейсон писал в траву и громко смеялся. В траве что-то шебуршилось и попискивало. Потом он лез по отвесной стене в номер девушек. Мне казалось, что светящееся окно нарисовано на фасаде. Девушки верещали и кидались в ирландца пустыми банками из-под пива.