Мачты и трюмы Российского флота

Фурса Пётр И.

XXX

Проведение покрасочных работ на корабле связано со многими неприятностями, могущими возникнуть в случае пренебрежения личного состава к определенным уставным требованиям, специальным “Правилам окраски кораблей и судов ВМФ”. Вплоть до гибели людей. Однако, подобные случаи единичны, хотя и бывают. Гораздо сложнее проблема получения краски, тем более – белой эмали. Кроме того, что шкиперские отделы всегда отпускают ее в количествах на 50 процентов меньших, чем положено по нормам, так еще и военные строители обостряют проблему, сдавая в эксплуатацию квартиры офицерам флота с массой недоделок.

Вот вам пример взаимодействия родов войск: желание строителей

сытно обедать усугубляет проблемы лакокрасочного дефицита на далеких от строительных проблем кораблях. Хорошо зная подобные нюансы флотской службы и то, что покрасочными материалами на корабле заведует строевой помощник, капитан-лейтенант Найчик, а не снабженец, я, завернув в газету кусок колбасы и “пять капель”, отправился в каюту главного боцмана. Старший мичман с кавалерийской фамилией Драгун олицетворял всем своим видом и манерами класс истинно флотских лучших старых боцманов. Огромного роста, голубоглазый, балагур, весельчак и отъявленный матерщинник, он пользовался всеобщей любовью и уважением экипажа за неиссякаемый запас оптимизма, доброту и тонкое знание всех нюансов своей сложной профессии. Послушав его “рассказы из жизни”, любой бюрократ из ЗАГСа сменил бы фамилию Драгун на более известную – Мюнхгаузен, исключив баронский титул (все из народа).

Главный боцман встретил эскулапа так, как будто всю предшествующую визиту жизнь ждал этого посещения. Рассказав тут же историю о том, как в Тихом океане вместе с корабельным врачом оперировал больного по поводу аппендицита. Причем врач, испугавшись вида крови, потерял сознание (мать-перемать этих хилых врачей), и оперировать ему пришлось одному. Ужасно измучился, но победил. Больной прямо из операционной ушел на боевой пост. Доктор полностью признал заслуги мастера военного дела в области военно-морской хирургии, однако при этом заметил:

– Надо же было, Григорыч, так надраться, чтобы подобная херня приснилась! Ну, молодец! Подобных вам боцманов на флоте уже нет, да и не будет.

Все! Любое количество краски для медотсека было обеспечено вместе с квалифицированной помощью личного состава боцкоманды. А когда молодой офицер вытащил из-за пазухи колбасу и “капли”, тем самым выказав уважение старому морскому волку... Туши фонарь!

...Покрасочные работы в отсеке организовал лично главный боцман. Через два дня заведование медицинской службы могло соперничать по ухоженности со спальней Людовика XIV. Главный боцман признал, что я на операции в обморок не упаду. Командир объявил начмеду благодарность за содержание “заведования”, личный состав медслужбы, включая офицеров, сделал выводы. И только строевой помощник Найчик “ломал голову и руки”. Но так уж устроена флотская жизнь, что одновременно все довольны быть не могут.

XXX

Медицинский осмотр экипажа, проведенный врачами, выявил ряд больных, нуждающихся в стационарном лечении в условиях берегового стационара. Многие были госпитализированы в корабельный лазарет, десятки матросов нуждались в амбулаторной помощи. Результаты осмотра повергли в недоумение даже видавшего виды командира. Политический состав во главе с “большим замом”, обязанный корабельным уставом “заботиться о здоровье личного состава”, требовал привлечения к ответственности командиров подразделений за отсутствие заботы о моряках. Началась компания за “здоровый образ жизни”. На каждом совещании один из лейтенантов отправлялся на конюшню, проклиная ретивых докторов. Запись в книге больных, “нуждающихся в освобождении от вахт и работ сроком на трое суток”, повергла командиров групп, башен и батарей в раж служебного усердия. Что и требовалось доказать.

XXX

Ранним солнечным утром июльского дня повелением

вышестоящего медицинского начальства, я был вызван в медотдел флота. Прямо к генералу Макаренко. Трудно объяснить подобный парадокс, но я шел на прием к генералу в ожидании чего-то хорошего (обычно подобные вызовы военморов не радуют). Возможно, этому способствовало обаяние, мягкий юмор и постоянная (хочется написать – хроническая) доброжелательность умудренного опытом человека. Постучав в дверь и получив разрешение войти, я четко доложил:

– Товарищ генерал! Начальник медицинской службы крейсера "Александр Суворов”, лейтенант Иванов прибыл по вашему приказанию!

– Садись. Как служба идет?

– Все отлично, товарищ генерал.

– Наслышан. Что за террор ты устроил на корабле? Говорят, что у вас чихнуть никто не смеет, не спросив разрешения врача. Впрочем, так и надо. Сейчас зайди к полковнику Абаскалову, он тебе объяснит причины вызова. Если что-нибудь будет нужно, заходи в любое время.

– Товарищ генерал, – решил я не упустить редкую возможность, – мы подготовили заявку на имущество и оборудование для крейсера, необходимое для качественной работы. Ревизию провели полную. Сейчас готовим документы на списание всего, выслужившего положенные сроки. Утерянное будет списано инспекторским свидетельством, которое уже отправлено на подпись командующему.

– Давай заявку. Да-а, – усмехнулся генерал, посмотрев документ, – доведешь ты нашего снабженца до инфаркта.

И наложил резолюцию: "Д. Фадеев! Обеспечить полностью... в порядке исключения.” Пожалел, видно, т. Фадеева.

– Ну, будь здоров.

– Спасибо, товарищ генерал. Разрешите идти?

– Иди-иди. Работай.

Из кабинета генерала я отправился на поиски полковника. Тот сидел, заваленный грудой всевозможных папирусов, сосредоточенно щелкая клавишами “Электроники”. Увидев вошедшего, полковник поздоровался и предложил мне сесть. Осведомившись о службе и здоровье, приступил к делу.

– Петр Иванович, к нам из Москвы прилетает комиссия по проверке организации безопасности работы специалистов с генераторами сверхвысоких частот (СВЧ). Подготовку этих специалистов по линии медицинской службы мы решили предъявить к проверке на твоем крейсере. Это приказание генерала. Чем уж ты ему по душе пришелся, я не знаю, но почему-то он уверен, что именно ты его не подведешь. Что скажешь?

– Что я могу сказать? От вашего предложения, тем более приказания генерала, у меня волосы встают под фуражкой. Бумаги мы сделаем, это нетрудно. Но что делать с личным составом? Мы только что сумели проверить все медицинские книжки и провести медосмотр. Обследование специалистов СВЧ я планировал через десять дней. Это мероприятие “вбито” в корабельный план. За изменение срока обследования и срыв планов других подразделений мне командиры БЧ голову отгрызут. И так уж на меня зуб точат. Срок вы тоже ставите нереальный – сутки. Поликлиника не сможет в один день провести полное обследование около сотни человек, при том что на допуск к работе с СВЧ необходимо заключение военно-врачебной комиссии (ВВК). Нет, это нереально!

– Хорошо понял тебя, лейтенант. Иди и сам признайся в своем бессилии генералу.

Исключительный ход конем. Флотские полковники джигитовку освоили на “ять”.

– Нет уж, товарищ полковник! Генерала я подводить не намерен! Вы бросили меня под танк, прекрасно зная, что на корабле я всего десяток дней. Хорошо же. Я сделаю все, но потребую вашей помощи, вернее, помощи генерала. Командира я упрошу, перед “бычками” повинюсь, но...

Именно этого полковник и добивался, чтобы лейтенант начал “ломить рогами в открытую дверь”. Вот и задел самолюбие. Ох, уж этот Евгений Андреевич! Ох, уж этот полковник!