Мачты и трюмы Российского флота
Шрифт:
Но даже уныние пейзажа не могло повлиять на разворотливость и инициативу снабженца Фомича. Неутомимо сновал он на баркасе с крейсера на берег и обратно, улыбаясь любому встречному на берегу (дружба) и выражая недовольство своим косым взглядом всем на корабле (служба). Уютно расположившись в каюте ПКСа Крепкого, празднично сервировав стол, пригласив туда же представителей местного торгового мира и закрывшись на замок, Фомич считал динары, отпущенные на ублажение флотских желудков, торговал фрукты и овощи, подсчитывал презенты и обсуждал с интердрузьями по торговле проблему, как оформить документально полученные в подарок от главы правительства 15 тонн арбузов. Но оформить так, что якобы эти арбузы куплены в фирме. И вместе с тем так, чтобы денежки с крейсера не ушли, но и на балансе не значились. Вот фокус! Кио – младенец! На то он и снабженец, чтобы Кио за пазуху заткнуть.
За организацию проведения официального визита крейсер получил оценку “отлично”. И ушел из порта.
Глава 54
РОЖДЕНИЕ КОРАБЛЯ
К прибытию на остров Сокотра командир Судаков вполне оклемался, воспрянул духом, подружился со мной, т.к. в течение недели жил не в корабельном лазарете, а в моей каюте, пользуясь всеми благами флотского гостеприимства, и благополучно переселился на свой СКР под наблюдение доктора Буркова, обещая мне до гроба не забыть оказанную услугу.
Адмирал убыл на свой лесовоз управления, предоставив команде крейсера три дня отдыха.
Отдых для моряка, находящегося в плавании, понятие относительное. Обязанности по занимаемой должности никто с военмора не снимет, однако, в официальных отчетных документах, представляемых в политуправление, выходные дни значатся никак не реже двух раз в неделю. На судах ММФ выходные дни не условны и либо оплачиваются в двойном размере, либо присоединяются к отпуску, тем самым обеспечивая морякам возможность фактически восстановить силы и отдохнуть. Военные моряки подобных привилегий лишены. Скорее всего потому, что государство желает сохранить их здоровье до глубокой старости.
Меня вызвал к себе командир.
– Док! Тебе предстоит трудное дело. Меня, зама и тебя пригласил на день рождения корабля твой “крестник” Судаков. Я и зам по условиям обстановки пойти не сможем. Но, так как долг вежливости отдать все же необходимо, то мы решили откомандировать на СКР тебя. Это значит, что ты должен вечером вернуться домой, уложив командира СКР или в постель, или в салат. Вопросы?
– Вопросов нет.
На командирском катере, кокетливо вздымающем хвост буруна за кормой, я лихо швартонулся к парадному трапу украшенного флагами расцвечивания СКРа. Одетые в парадную белую форму моряки внимали торжественным речам командира. Гостя встретил вахтенный офицер и, поздоровавшись, проводил его на ют. От имени командования и экипажа крейсера я поздравил командование и экипаж сторожевика с праздником, вручил приветственный адрес и вместе с командиром ушел в его каюту. Извинился от имени командира крейсера за то, что последний не смог лично засвидетельствовать свое почтение, объяснив свою невежливость “условиями обстановки”. Приняв извинения, Судаков пригласил к столу, предварительно выставив за дверь каюты своего зама, под тем предлогом, что зам командира крейсера тоже отсутствует.
В каюте за празднично накрытым столом остались двое. Если учесть, что стол был сервирован в расчете на пять персон, то можно себе представить, сколь трудное испытание предстояло этим двоим жертвам флотских традиций. В холодильнике, в расчете на пять персон, стояли бутылки с “чаем”.
День рождения корабля, т.е. день поднятия на нем военно-морского флага, самый торжественный и радостный праздник для экипажа, несмотря на целый ряд официально существующих государственных праздничных дат. И хотя радость моряков несколько омрачается официально-обязательными речами и митингами, но день проходит в состоянии легкой эйфории и сознании собственной значимости, понимании нужности людям и радости причастности к великому братству моряков. И этот единственный в году день можно с полным основанием отнести к выходным, несмотря на то, что и дежурная, и вахтенная служба бдит своим чередом.
К вечеру, через рассыльного и дежурного по связи, я вызвал к борту сторожевика крейсерский баркас. Прибыв на крейсер с помощью товарищей поднявшись на борт, я отправился с докладом к командиру.
– Товарищ командир! Старший лейтенант Иванов с праздника прибыл. Судаков... в салате! Честь крейсера не посрамлена!
Командир, окинув насмешливым взглядом своего подчиненного и оценив четкость дикции, с которой производился доклад, отдал распоряжение:
– Идите
Что и было исполнено последним.
Глава 55
ДАХЛАК
По новой вводной, выпавшей из рога изобилия командира эскадры, крейсер взял курс в Красное море. На Дахлак. Этот архипелаг знаменит тем, что когда-то во времена колониального ига Италии над Эфиопией здесь колонизаторы устроили тюрьму для тех, кто проявляет любопытство к механизму власти. Несчастные, попав в тюрьму, погибали под палящими лучами солнца. (Температура воздуха – 64 градуса в тени). Но наш советский человек плевал с высокой колокольни на все дурацкие колониальные порядки. Он живет и выживает там, где не могут жить даже одногорбые верблюды, вместо пресной воды употребляющие соленую. Здесь не выживают даже тощие козлы, т.к. гибнут в местных ямах-колодцах, пытаясь добыть глоток воды на выжженной вулканической почве. Солнце убивает все, кроме советских моряков. И только в период дождей (декабрь-февраль), бурно просыпаясь, природа вознаграждает живущих пышной яркой зеленью и малярийными комарами. И еще известно, что Красное море – самое соленое море в мире. И самое теплое. Вода прогревается до 32 градусов, что никак не принимается в расчет инженерами от учености НИИ холодильной промышленности, разрабатывающими для ВМФ холодильные установки для кондиционирования воздуха. Эти установки могут работать при температуре забортной воды не выше плюс 28 градусов. Значит, в Красном море моряки остаются без холода в накаленной солнцем консервной банке. И если бы не фирма “Хитачи”, то... И когда поумнеет КПСС и советское правительство, выбрасывая в пекло своих наиболее преданных Родине людей?
Крейсер встал на внешнем рейде острова Нокра. Главный боцман Григорьич готовил баркас для похода за кораллами и каури. Эти дары моря, невиданные в Союзе гражданами страны, не связанными с морем, имеют разные уровни ценности.
1. Их можно продать в сувенирных магазинах. Ценность “даров” будет выражена в обычных “деревянных” совдензнаках. Но никто из моряков подобные сделки не уважает и красоту в рубли не переводит. Хотя и исключения возможны.
2. Кораллы и ракушки можно поставить в собственной квартире, украсив ее, и тем самым заработав признательность жены и вызывая радость собственных детишек.
3. Можно их же подарить друзьям, знакомым и родным, вызвав “ахи” и “охи” и заработав “спасибо”.
4. Но существует и еще одна сторона вопроса, о которой знают только военморы: дары Индийского океана, выложенные на стол очередной группе проверяющих и членов различных комиссий, гарантируют отличную оценку в акте проверки вне зависимости от истинного положения вещей. В случае, если на ваше счастье ваш непосредственный начальник по специальности вдруг возомнит себя страстным коллекционером и знатоком морской флоры и фауны – очередное повышение по службе может быть ускорено, если, конечно, вес "волосатой лапы” какого-либо “позвоночника” не перетянет веса "даров”.
Особенно неравнодушны к подобного рода подаркам визитеры из Москвы, т.к. они-то лучше знают истинную их ценность, выраженную в неконвертируемой валюте. Дальневосточники, вручающие презенты москвичам, утешают себя лестной пословицей: “Сто рублей – не деньги, тысяча километров – не расстояние”.
На “охоту” вместе с боцманом шел доктор с сумкой неотложной помощи, группа матросов и, для проведения идеологической работы, пропагандист Животов. Каждый из них был экипирован следующим образом: плавки, разового использования рубашка для подводников (ненадежная защита от солнца), маска, трубка, ласты, мешок для сбора ракушек, привешенный к поясу, перчатки для защиты рук от морских ежей и пика для переворачивания камней и защиты от морских хищников – что называется на танк с дубиной! Отвалив от борта корабля, баркас затарахтел вдоль изрезанного бухточками, подмытого волнами берега, готового в любой момент рухнуть в воду. Чахлые деревца верблюжьей колючки, редко торчащие на выжженном плато, олицетворяли собой всю местную флору. Изредка можно было видеть одинокого пеликана, лениво пролетавшего над водой, неизвестных морякам чаек-уток-нырков, иссушенного солнцем и застывшего на берегу верблюда с одним горбом, т.к. на два горба недоставало воды и жира. Смотреть на небо и море – невозможно, больно глазам от нестерпимо яркого света. Жара... жара... как у Высоцкого. Даже Григорьич угомонился и не рассказывал свои обычные были-сказки. Чоп, высунув язык, лежал в форпике возле анкерка с водой, выражая свое собачье удивление столь глупым морякам, бросившим себя на сковородку ради сомнительного удовольствия окунуться в теплую, соленую, но все же желанную воду.