Мадам де Шамбле
Шрифт:
Что касается Альфреда, я не знал, была ли теперь его печаль более или менее мучительной, но смех моего друга остался прежним, и, следовательно, он страдал так же, как когда мы с ним встретились в Брюсселе.
У меня было только разбито сердце; у него же поражена душа. Рана Альфреда была отравлена ядом и, возможно, была даже смертельной.
На следующее утро я видел своего приятеля лишь мельком, за завтраком: он спешил в префектуру, чтобы бросить хозяйский взгляд на подготовку к званому ужину. Меня ждали
Я надеялся, что меня избавят от этого приема, но Альфред не хотел слушать никаких возражений. К тому же мне еще не доводилось ужинать в обществе местного начальства, и я довольно быстро поддался на уговоры.
Перед тем как пройти в обеденную залу, Альфред шепнул мне на ухо:
— Я посадил тебя рядом с господином де Шамбле. Это самый умный человек в нашей компании, с ним можно говорить о чем угодно.
Я поблагодарил друга и стал искать карточку, указывавшую мое место за столом.
В самом деле, моим соседом справа оказался г-н де Шамбле, а соседом слева — некто, чье имя я забыл.
Вы помните меню — оно было бесподобно, и мой сосед слева всецело отдался физическому процессу поглощения пищи.
Мой сосед справа воздавал должное каждому блюду в полной мере, но с пониманием дела.
Мы беседовали о путешествиях, промышленности, политике, литературе и охоте. Альфред был прав: с этим человеком можно было говорить обо всем на свете.
Я заметил, что большинство гостей — крупные землевладельцы, находившиеся в оппозиции к правительству.
Во время десерта стали произносить тосты.
После ужина все перешли в гостиную, где было подано кофе. Рядом с гостиной располагалась курительная комната, выходившая в сад префектуры.
Всевозможные сигары — от гаванских до манильских — были разложены в курительной комнате на великолепных фарфоровых блюдах.
Господин де Шамбле не курил. Отсутствие столь распространенной слабости, ставшей привычкой многих, еще больше нас сблизило.
Мы оставили курильщиков, наслаждавшихся тростниковой водкой, абсентом и сушеными фруктами, и отправились прогуляться по липовым аллеям сада.
У г-на де Шамбле был городской дом в Эврё и загородный дом в Берне. Вокруг загородного дома простирались великолепные охотничьи угодья. У господина де Шамбле, вернее, у его жены, благодаря которой он разбогател, был участок земли размером в две тысячи арпанов.
Мой новый знакомый пригласил меня к себе на открытие охотничьего сезона, и я почти согласился приехать.
Пока мы разговаривали, стало темно и гостиные в доме озарились светом. И тут мне показалось, что мой собеседник, чья эрудиция и пленительное остроумие удерживали меня, насколько это было возможно, вдали от других гостей, проявляет некоторое нетерпение.
Наконец, г-н де Шамбле не выдержал.
— Простите, —
— Вы правы, — ответил я.
— Вы вернетесь в гостиную?
— Только ради вас: я никогда не играю.
— Клянусь честью, вы либо очень счастливы, либо очень несчастны.
— А вы играете? — поинтересовался я.
— Я заядлый игрок!
— Не стану вас задерживать.
Господин де Шамбле вернулся в гостиную, и я последовал за ним. В самом деле, здесь уже были расставлены карточные столы для игры в вист, пикет, экарте и баккара — одним словом, на любой вкус.
В десять часов стали сходиться гости.
Я услышал, как Альфред спрашивает г-на де Шамбле:
— Неужели мы не увидим вашу супругу?
— Вряд ли, — откликнулся тот, — ей нездоровится. Странная улыбка промелькнула на лице Альфреда, когда он произносил в ответ избитую фразу:
— О! Какое несчастье! Вы передадите ей мои сожаления, не так ли? Господин де Шамбле поклонился.
Было видно, что он думает только об игре.
Я отозвал Альфреда в сторону и спросил:
— Почему ты улыбнулся, когда господин де Шамбле сказал, что его жене нездоровится?
— Разве я улыбался?
— Мне так показалось.
— Госпожа де Шамбле не появляется в свете, и по поводу ее добровольного, как я считаю, заточения ходят разные злые толки. Если верить пересудам сплетников, это не прекрасный и даже не удачный брак. Как утверждают, до свадьбы жених и невеста были одинаково богаты, но после женитьбы, сохранившей раздельными их имущества, господин де Шамбле промотал свое состояние и теперь якобы взялся за приданое супруги.
— Я понимаю: мать отстаивает наследство своих детей.
— Детей у них нет.
— Господин де Сенонш, вы не поставите против меня двадцать недостающих луидоров? — окликнул Альфреда г-н де Шамбле, уже державший в руках карты.
Мой друг утвердительно кивнул. Затем, обращаясь ко мне, он произнес:
— Если только ты сам не сделаешь эту ставку.
— Я никогда не играю, — был мой ответ.,
— Это еще одна из моих повинностей: играть и проигрывать. Видишь ли, если префект не будет играть или станет выигрывать, люди скажут, что он сделался префектом, чтобы жить безбедно. Вот ваши двадцать луидоров.
И Альфред отошел, чтобы положить деньги на стол.
Мой друг был светским человеком во всех отношениях: невозможно было устроить более радушного и изысканного приема, чем это делал он, поэтому во всех департаментах его ставили в пример, и матери мечтали только об одном: чтобы префект удостоил их незамужних дочерей своим вниманием. Каким бы ни было состояние девицы на выданье, Альфреду стоило только поманить ее пальцем.
Однако мой друг не упускал случая проявить свое пренебрежение к браку.